Страницы: 1 2

 Я не буду рассматривать критику Немировской В.Е. Бугерой, которой он посвящает много слов. Однако там содержатся обвинения Немировской во лжи. Может быть такое? А почему бы и нет. Вот пишет же В.Е. Бугера: «Высшая  культура  создавалась,  создается  и  будет     создаваться   именно    господствующими      классами;  без  них   культура    вообще     была     бы     невозможна.   Существование   и   творчество  господствующих  классов  обеспечивается  эксплуатацией  ими  огромного  большинства  человечества – «посредственностей», «толпы», «великого  множества».   Чем  сильнее  эксплуатация,  чем  сильнее  гнёт,  удерживающий   рабов  в  повиновении,  тем   пышнее   расцветает  культура.  Ницше  причисляет  себя  к  «расе  господ» в  качестве  её  философа  и  идеолога,  одного  из «созидателей  новых  ценностей». И здесь В.Е. Бугера, мягко говоря, лукавит. Ницше утверждал, что развитие культуры определяется деятельностью творческой личности или творческих личностей и на ней или на них покоится. История свидетельствует, что далеко не всегда творец, творческая личность принадлежала к господствующему классу, происходила из него. А то, что по этому поводу пишет, выражаясь языком В.Е. Бугеры, зрелый Ницше, В.Е. Бугера забыл, хотя и приводил сию цитату. Напомним.  Ницше же пишет: «Высокая культура – это пирамида: она может стоять только на широком основании, она имеет, как предпосылку, прежде всего здоровую посредственность. Ремесло, торговля, земледелие, наука, большая часть искусств, одним словом, всё, что содержится в понятии специальной деятельности, согласуется только с посредственным – в возможностях и желаниях…  Было бы совершенно недостойно более глубокого духа в посредственности самой по себе видеть нечто отрицательное. Она есть первая необходимость для того, чтобы существовали исключения, ею обусловливается высокая культура. Если исключительный человек относится к посредственности бережнее, чем к себе и себе подобным, то это для него не вежливость лишь, но просто его обязанность ...».^[13]  Но здесь Ницше говорит о сильной и здоровой посредственности, счастье которой как раз и состоит в том, чтобы быть посредственностью, ибо мастерство в одном, узкая специальность – это, как полагает Ницше и есть её здоровый естественный инстинкт. Однако со временем, а сегодня всё больше и больше этот здоровый, естественный инстинкт разрушается и посредственность (низшие формы духа и тела) начинает всё более и более возвышаться, что ведёт «к перевесу стада над всеми пастухами и вожатыми». И вину за это Ницше возлагает на агитаторов от социализма, анархизма и т.п. Сегодня же «низший вид («стадо», «масса», «общество») разучился скромности и раздувает свои потребности до размеров космических и метафизических ценностей. Этим жизнь вульгаризируется: поскольку властвует именно масса, она тиранизирует исключения…».^[14] Ницше отдаёт должное посредственности. В качестве её преимущества перед высшими типами он указывает низкую, меньшую ответственность, присущую ей. Он подчёркивает, что без наличия посредственности высокая культура невозможна. Итак, речь идёт о бережном отношении к посредственности. А что пишет В.Е. Бугера? А он пишет: «Чем  сильнее  эксплуатация,  чем  сильнее  гнёт,  удерживающий   рабов  в  повиновении,  тем   пышнее   расцветает  культура». Вроде бы и мелочь, но возникает вопрос: можно ли назвать слова В.Е.Бугеры ложью? Я не буду этого делать, но скажу, что В.Е.Бугера извращает, искажает суть, дабы постращать читателей и отвратить их от Ницше.

Осуждает В.Е Бугера Немировскую за её ляпсусы и, особенно в проблеме сострадания слабым и больным, «малым сим» со стороны Ницше. И ведь действительно, Ницше не хочет им сострадать. А кому ещё не хочет сострадать Ницше? И хочет ли вообще кому-нибудь сострадать? Вот что мы можем прочесть у Ницше: «И гедонизм, и пессимизм, утилитаризм, и евдемонизм – все эти образы мыслей, определяющие ценность вещей по возбуждаемому ими наслаждению и страданию, т.е. по сопутствующим им состояниям и побочным явлениям, отличаются поверхностностью и наивностью, на которую каждый, кто чувствует в себе творческие силы и совесть художника, не может смотреть без насмешки, а также без сострадания.Сострадание к вам! это, конечно, не сострадание в том смысле, как вы понимаете его: это не сострадание к социальным «бедствиям», к «обществу» и его больным и обездоленным, порочным и изломанным от рождения, распростёртым вокруг нас на земле; ещё менее сострадание к ропщущим, угнетённым, мятежным рабам, которые стремятся к господству, называя его «свободой». Наше сострадание более высокое и более дальновидное: мы видим как человек умаляется, как вы умаляете его! – и бывают минуты, когда мы с неописуемой тревогой взираем именно на ваше сострадание, когда мы защищаемся от этого сострадания, – когда мы находим вашу серьёзность опаснее всякого легкомыслия. Вы хотите, пожалуй, – и нет более безумного «пожалуй» – устранить страдание; а мы? – по-видимому, мы хотим, чтобы оно стало ещё выше и ещё хуже, чем когда-либо! Благоденствие, как вы его понимаете, – ведь это не цель, нам кажется, что это конец? Состояние, делающее человека тотчас же смешным и презренным, – заставляющее желать его гибели! Воспитание страдания, великого страдания, – разве вы не знаете, что только это воспитание возвышало до сих пор человека? То напряжение души в несчастье, которое прививает ей крепость, её содрогание при виде великой гибели, её изобретательность и храбрость в перенесении, претерпении, истолковании несчастья, и всё, что даровало ей глубину, тайну, личину, ум, хитрость, величие, – разве не было даровано ей под оболочкой страдания, под воспитанием великого страдания? В человеке тварь и творец соединены воедино: в человеке есть материал, обломок, глина, грязь, бессмыслица, хаос; но в человеке есть также и творец, ваятель, твёрдость молота, божественный зритель и седьмой день – понимаете ли вы это противоречие? И понимаете ли вы, что ваше сострадание относится к «твари в человеке», к тому, что должно быть сформовано, сломано, выковано, разорвано, обожжено, закалено, очищено, – к тому, что страдает по необходимости и должно страдать? А наше сострадание – разве вы не понимаете, к кому относится наше обратное сострадание, когда оно защищается от вашего сострадания как от самой худшей изнеженности и слабости? – Итак, сострадание против сострадания!  – Но, скажем ещё раз, есть более высокие проблемы по сравнению со всеми проблемами наслаждения, страдания и сострадания…».[15]

Так против чего же и против кого выступает Ницше? Против честолюбия, направленного лишь на стяжательство, против восторга перед богатством и богатым. Против ленивого тела и ленивого духа, против слабого духа. Против тех, у кого нет выдержки ни в страданиях, ни в удовольствиях. Против христианства и его ценностей, принуждающих человека отказаться от себя. Против уравнителей неравных, т.е. социалистов, анархистов и прочей им подобной сволочи.  Против тех, кто наглость путает с просвещенностью, разнузданность со свободою, распутство с великолепием, бесстыдство с мужеством. Против рабов, ведущих себя как правители и правителей, ведущих себя как рабы. Вот потому-то Заратустра и говорит: «человек есть нечто, что должно превзойти. … Некогда дух был Богом, потом стал человеком, а ныне становится он даже чернью. … Братья мои, не любовь к ближнему советую я вам – я советую вам любовь к дальнему. … Жутко человеческое существование и к тому же всегда лишено смысла: скоморох может стать уделом его.

Я хочу учить людей смыслу их бытия: этот смысл есть сверхчеловек, молния из тёмной тучи, называемой человеком. …

Так говорил Заратустра».

Не хочет сострадать Ницше В.Е. Бугере и ему подобным, т.е. «к ропщущим, угнетённым, мятежным рабам, которые стремятся к господству, называя его «свободой». Вот об этом В.Е. Бугера как-то умалчивает. Но те, кто способны к самостоятельному чтению, прочтут у Ницше именно об этом. Умалчивает он и о том, что «снисходителен Заратустра к больным. Поистине, он не сердится на способы их утешения и на их неблагодарность. Пусть будут они выздоравливающими и преодолевающими». А вообще-то у Ницше ясно и чётко прописан ужас от того, что человек нынче становится чернью. А что такое чернь или кто такая чернь? В различных вариантах интерпретации философии Ницше очень часто сознательно и бессознательно (не составляя себе труда подумать и вникнуть в контекст) искажают смысл таких ницшевских терминов, как «сильный» и «слабый», «господин» и «раб», «чернь» и «стадо», «высшее» и «низшее». Ещё Гегель в «Философии права» писал: «Бедность сама по себе никого не делает чернью; чернь определяется лишь связанным с бедностью умонастроением, внутренним возмущением, направленным против богатых, против общества, правительства и т.д. Далее, с этим связано и то, что человек, зависящий от случайности, становится легкомысленным и уклоняется от работы… Тем самым в черни возникает зло, которое состоит в том, что у неё отсутствует честь, заставляющая человека обеспечивать своё существование собственным трудом, и она тем не менее претендует на обеспечение своего существования как на своё право. Природе человек не может предъявить свои права, но в обществе лишения тотчас же принимают форму неправа по отношению к тому или другому классу».[16]

Современное рабство это не столько и не только принудительный труд и совсем уж не бесправие, сколько именно состояние души или доминирование специфического миропонимания на основе рабского мироощущения. Ведь и сегодня мы сталкиваемся с огромным количеством людей, которые непрерывно завидуют и осуждают тех, кто добился успеха и достиг большего, чем они, причём, не только в материальном отношении. Как не парадоксально это звучит, но этим людям зачастую присуща завышенная самооценка и тогда возникает комплекс из злобы, зависти и мстительности, для обозначения которого, Ницше использует слово "ресентимент". Именно чувством ресентимента движимы, по мнению Ницше, рабы, слабые, неудачники и т.п. Рабскому сознанию, естественно, должны соответствовать и Бог, и государство. По мнению Ницше именно таковыми и являются христианский Бог, современное демократическое государство или будущее деспотическое государство социалистов. Ницше против рабов. Он за господина и господство. Но кто такой господин и кому он господин? Господин он, прежде всего, самому себе. Господин собственной воле. Господин – это тот, кто может и готов взять на себя ответственность и опять же, прежде всего за себя, отстаивать себя и свои ценности, свои позиции и тем самым быть самим собой. Но такая личность с необходимостью будет господином для более слабого, т.е. не являющегося господином самому себе, не способного к тому. А откуда же берётся такой господин? И здесь уместно вспомнить Аристотеля, писавшего, что «властвование и подчинение не только необходимы, но и полезны, и прямо от рождения некоторые существа различаются [в том отношении, что одни из них как бы предназначены] к подчинению, другие – к властвованию. Существует много разновидностей властвующих и подчинённых… И во всём, что, будучи составлено из нескольких частей, непрерывно связанных одна с другой или разъединённых, составляет единое целое, сказывается властвующее начало и начало подчинённое. Это общий закон природы, и, как таковому, ему подчинены одушевлённые существа. … Очевидно, во всяком случае, что одни люди по природе свободны, другие – рабы, и этим последним быть рабами и полезно и справедливо. … Поэтому полезно рабу и господину взаимное дружеское отношение, раз их взаимоотношения покоятся на естественных началах; а у тех, у кого это не так, но отношения основываются на законе и насилии, происходит обратное».[17] Нетрудно догадаться, что думает Ницше о богатых, власть имущих и вождях, торжествующих сегодня, благодаря своей низости, лицемерию и лжи. Словами Ницше, можно сказать – это каторжники богатства, извлекающие выгоды свои из всякого мусора, с холодными глазами и похотливыми мыслями, это отребье, от которого подымается к небу зловоние,  эта раззолочённая, лживая чернь, предки которой были воришками, или стервятниками, или тряпичниками, падкими до женщин, похотливыми и забывчивыми: ибо все они недалеко ушли от блудницы –

«Чернь сверху, чернь снизу! Что значит сегодня «бедный» и «богатый»! Эту разницу забыл я, – и бежал я всё дальше и дальше…».И уж явно, что не они «раса господ», аристократы, о которых мечтает Ницше. Такой вот он идеолог монополистической буржуазии. «Чернь сверху, чернь снизу!» – вот ужас и кошмар современного бытия и особенно в России, начиная с 1917 г.

К чему же свелась вся первая глава работы В.Е.Бугеры о Ницше? К тому, что Ницше придерживался классового подхода. Так ведь сам Ницше никогда не скрывал этого и не маскировался. Он весьма обрадовался характеристике его позиции – «аристократический радикализм», которая была дана Г. Брандесом. В ответном письме Ницше пишет: «Выражение «аристократический радикализм», которое Вы употребили, очень удачно. Это, позволю себе сказать, самые толковые слова, какие мне  до сих пор доводилось о себе прочесть».[18] Второй итог рассмотрения В.Е.Бугеры – это вывод о том, что вся культура, согласно Ницше, создавалась господствующими классами. Так ведь и это любой, умеющий читать, сам может прочесть у Ницше и не только у Ницше. Да и кто возьмётся это отрицать? Разве культура творится тёмными, невежественными массами? О чём печалится Ницше? Да о том, что сегодня «эта пляшущая толпа присвоила себе даже привилегию «хорошего вкуса», – пишет Ницше, – ибо всегда творческие натуры оттеснялись теми, кто были только зрителями и сами не прикладывали рук к делу…».[19] Что предсказывает Ницше и от чего хочет предостеречь? На арене будущего, полагает Ницше, народ перестанет быть народом и расколется на части благодаря эгоистической мелочности и эгоистическому ничтожеству. Восторжествует утилитарная пошлость и это произойдет очень быстро, если «излагать историю с точки зрения масс и стараться открыть в истории такие законы, которые могут быть выведены из потребностей этих масс, т.е. законов движения низших слоев общества … в настоящее время как раз и пользуется всеобщим признанием тот ряд истории, – продолжает Ницше, – который видит в главных инстинктах масс наиболее важные и значимые факторы истории, а на всех великих людей смотрит … как на ряд пузырьков, отражающихся на поверхности воды».[20]Для самого же Ницше, массы достойны внимания лишь в трёх отношениях: «прежде всего, как плохие копии великих людей, изготовленные на плохой бумаге со старых негативов, затем, как противодействие великим людям, и, наконец, как орудие великих людей; в остальном же побери их чёрт и статистика! … пошла и до тошноты однообразна масса…».[21]Здесь мне почему-то вспоминаются слова российского философа П.Я. Чаадаева: «инстинкты масс бесконечно более страстны, более узки и эгоистичны, чем инстинкты отдельного человека…так называемый здравый смысл народа вовсе не есть здравый смысл…не в людской толпе рождается истина… её нельзя доказать числом… во всём могуществе и блеске человеческое сознание всегда обнаруживается только в одиноком уме, который является центром и солнцем его сферы»[22].

К чему В.Е. Бугера городит весь этот огород? А может всё к тому, чтобы за всей кучей некоторых объективных характеристик идей Ницше и некоторых умалчиваний протащить мерзость искажений и извращений. И что же это за мерзость и искажения? Это приписывание Ницше  национализма, расизма, антисемитизма.

Во второй части своей работы о философии Ницше В.Е. Бугера просто и бесхитростно заявляет: «Тот  факт,  что  философия  Ницше  оказала  огромное  влияние  на  идеологию  почти  всех  крайне  правых  и  фашистских  организаций и движений в мире (а особенно – германского нацизма), широко известен и  неоспорим» и осталось только решить простой вопрос: «до  какой  степени   адекватно  восприняли   идеологи   фашизма   философию  Ницше;  если  же  они  извратили  её,  то  в  какой  мере». Весьма похвальное намерение, хотя и вызывает сомнение заявление о неоспоримости огромного влияния философии Ницше на все крайне правые и фашистские организации и германский нацизм. И если бы сие было неоспоримо, как это хочет представить В.Е. Бугера, то к чему тогда его писания? Для реализации столь серьёзной задачи необходимо привлечение множества источников, книг и весьма тщательное их исследование, их анализ, что было бы научно, объективно и убедительно. Но, что делает В.Е. Бугера? Не мудрствуя лукаво, заявляет: «В  качестве  эталона   фашистской  идеологии  мы  выберем  одну  из  них,  являющуюся  классическим  произведением  фашистской  мысли, - “Майн  кампф”  Адольфа   Гитлера.  Анализируя ее,  мы  не  будем  задаваться  вопросом,  взято  ли  то  или  иное  ее  положение  (из  числа  тех,  которые окажутся  совпадающими  с  положениями  Ницше) у  самого  Ницше  или  у  одного  из  его  многочисленных последователей,  или какого-нибудь  мыслителя,  додумавшегося  до  этого положения  независимо  от  Ницше,  или  оно  пришло в  голову  Гитлера (либо  переписчика,  редактора  и  фактического  соавтора  «Майн  кампф» Рудольфа  Гесса) благодаря их  собственным умственным  усилиям.  Откуда   бы  ни  взялись  эти  положения  в  “Майн кампф”, сам  факт  их  наличия   будет  свидетельствовать  о  том,  что  по  данным  вопросам  Ницше  является  предшественником  фашистов.  По  количеству  и  важности  таких  положений,  по  характеру  их  связи  между  собой  и  степени  совпадения  этого  характера  с  характером  их  связи  между  собой  в  работах  Ницше  можно  будет судить, насколько адекватно философия Ницше воспроизведена в фашистской идеологии».

Ну, прямо как обухом по голове. Какая уж тут тщательность, научность, объективность и убедительность, если «мы  не  будем  задаваться  вопросом,  взято  ли  то  или  иное  ее  положение  (из  числа  тех,  которые окажутся  совпадающими  с  положениями  Ницше) у  самого  Ницше  или  у  одного  из  его  многочисленных последователей,  или какого-нибудь  мыслителя,  додумавшегося  до  этого положения  независимо  от  Ницше,  или  оно  пришло в  голову  Гитлера (либо  переписчика,  редактора  и  фактического  соавтора  «Майн  кампф» Рудольфа  Гесса) благодаря их  собственным умственным  усилиям.  Откуда   бы  ни  взялись  эти  положения  в  “Майн кампф”, сам  факт  их  наличия   будет  свидетельствовать  о  том,  что  по  данным  вопросам  Ницше  является  предшественником  фашистов». И что доказывает факт такой «тщательности, научности и объективности» со стороны В.Е. Бугеры? После подобных заявлений, читать опус В.Е.Бугеры пропадает всякое желание. Тогда обратимся к рекомендованному В.Е. Бугерой труду С.Ф. Одуева (Тропами Заратустры, влияние ницшеанства на немецкую буржуазную философию). 2-е, дораб. изд. М., «Мысль», 1976).

В разделе «Философия Ницше и фашизм (А. Боймлер, А. Розенберг) С.Ф. Одуев отмечает, что «политические лидеры и идеологи фашистского движения ещё до захвата власти провозгласили себя теоретическими наследниками Ницше, а самого философа – «провозвестником» национал-социализма».[23]«Фашистские теоретики похвалялись тем, – продолжает С.Ф. Одуев, – что национал-социализм впервые открыл миру действительное богатство ницшевских мыслей, вырвав его из рук «либеральных фальсификаторов», которые пытались ввести в заблуждение немецкий народ относительно «глубочайшего смысла» учения, взывающего прежде всего к дисциплине, к «воспитанию и высокой внутренней структуре», а не к «освобождению личности от всяких оков».[24] Не менее показательно и следующее положение С.Ф. Одуева. «Признание теоретического и идейного восприемства, конечно, ещё не является доказательством родства, во всяком случае решающим. Фашизм, рассчитывавший на поддержку интеллигенции, которая хотя и воспитывалась на протяжении двух поколений в духе философии жизни, но всё ещё хранила в своём «воспоминании» имена Лейбница, Канта, Гегеля, Фихте и других философов прошлого, хотел казаться в её глазах интеллектуально чем-то большим, чем он был на самом деле, в своей духовной нищете и прагматической беспринципности. Поэтому он заявил себя наследником чуть ли не всего философского достояния немецкой нации. Его теоретические прислужники не стеснялись перелицовки классиков, чтобы только показать, что идеология национал-социализма выросла не на пустом месте, что она уходит своими корнями в глубь духовной истории «народа мыслителей», продолжает и развивает «лучшие» традиции «немецкого духа». Нужно было навести переходы через пропасть, отделяющую национал-социализм от действительно духовного богатства народа».[25]Так на чём же строилась фашистская идеология? И на этот вопрос С.Ф. Одуев даёт чёткий и ясный ответ: «фашистская идеология строилась на различных, несовместимых по содержанию элементах: на реакционных идеях предшествующей буржуазной философии – в качестве фундамента, на гипертрофированном в национал-социализм национальном сознании и на демагогическом псевдосоциализме прусского образца – в качестве формы. Всё это фашизм нашёл уже  почти в готовом, но разрозненном виде у некоторых представителей «философии жизни».[26]  И что же дальше? А дальше вот что. «Конечно, не каждое лыко пошло в строку, фашистским теоретикам многое пришлось подвергнуть обработке применительно к новым условиям классовой борьбы: ницшеанство было лишь отчуждённо-идеологическим отражением, инстинктивным предчувствием нового поворота в развитии капитализма, а не теоретически-политическим объяснением империалистической практики в её более обнажённой форме»[27]. И суть дела, как отмечает С.Ф.Одуев в том, что многие идеи и постулаты Ницше фашизм рассматривал «как свои собственные; пусть и после некоторой «подгонки», но воспринял их не только на словах, как это имело место по отношению к философии Лейбница, Канта, Фихте или Гегеля, а на деле, для практического воплощения. Будучи людьми философски невежественными, глашатаи фашизма плохо знали тексты Ницше, брали их из вторых и третьих рук, но дух Заратустры, бесспорно витал над фашистской империей».[28]

Так ведь над кем только не витал и до сих пор витает дух Заратустры. Вот и В.Е. Бугере он не даёт покоя. Вот только с каких позиций интерпретирует идеи и постулаты Ницше В.Е. Бугера? Классовая позиция Ницше (да и Маркса) Бугере явно не очень нравится. Объективного учёного? Но с объективностью и учёностью, на мой взгляд, здесь как-то не очень. Либерального интеллигента-гуманитария? Интересный вопрос. Что-то заставляет вспомнить меня слова Заратустры о добродетельных: «Одни хотят поучаться и встать на путь истинный и называют его добродетелью; а другие хотят от всего отказаться и называют это также добродетелью.

И таким образом, почти все верят, что участвуют в добродетели; и все хотят по меньшей мере быть знатоками в «добре» и «зле"».[29]

А вот, что по поводу интерпретаций пишет С.Ф. Одуев и это можно отнести и к интерпретациям В.Е. Бугеры: «Но интерпретация далеко не всегда даёт верное представление о взглядах мыслителя, особенно в тех случаях, когда популяризация его взглядов служит поводом для пропаганды фашистских партийных воззрений».[30] А может причина, побудившая В.Е. Бугеру к подобным заявлениям в том, что Ницше очень не любил всю эту анархистскую и социалистическую сволочь, о чём писал неоднократно. В.Е. Бугера, прочитав это, отвечает Ницше взаимностью с позиций ресентимента черни? А что ещё может бунтующий раб? Говорить гадости о господах и хозяевах и гадить в покоях хозяев, пока их нет дома. Вот ведь прочитал, как мне думается, Шпенглер у Ницше, что «посредством морфологического описания – предполагая, что оно закончено, – ничего не объясняется, а только описывается огромный круг фактов. Каким образом известный орган может быть приноровлен для какой-нибудь цели, это остаётся неясным»[31] и заявил, что у Ницше не хватило «мужества безвкусицы» дать точные формулировки своим «речевым фигурам».[32] Говоря о неточности «речевой фигуры» «сверхчеловек» Шпенглер заявляет, что планомерное разведение «сверхчеловека» базируется на дарвинизме, социализме, материализме и утилитаризме и является вполне демократической идеей. Такое вот понимание идей и основ философии Ницше. И как-то не очень такое понимание согласуется с заявками о широкой известности и неоспоримости связи идей Ницше с фашизмом, национал-социализмом и прочая.

Ницше не любил националистов и не любил социалистов, следовательно, не мог он быть и национал-социалистом и фашистом, хотя они и пытались сделать его своим предтечей и даже говорить пытались подобно Заратустре. Но это лишь только шуты или «обезьяны Заратустры» и с одним из таких шутов, которого в народе называли «обезьяной Заратустры», ибо он перенял многие манеры Заратустры и говорил как он, Заратустра и встретился у ворот большого города. И когда эта «обезьяна Заратустры» принялась перед Заратустрой обличать современный город и существующие в нём порядки, призывая Заратустру немедленно вернуться назад, в горы, прервал Заратустра беснующегося шута и так сказал ему:

«Мне давно уже противны твоя речь и твоя манера говорить!

Зачем же так долго жил ты в болоте, что сам должен был сделаться лягушкой и жабою? (Это сказано Заратустрой в ответ на сравнение шутом города с болотом, «где все скисшее, сгнившее, смачное, мрачное, слащавое, прыщавое, коварное нарывает вместе», где «течёт кровь гниловатая и тепловатая и пенится по всем венам». – В.С.)

Не течёт ли теперь у тебя самого в жилах гнилая, пенистая, болотная кровь, что научился ты так квакать и поносить? – продолжал Заратустра. –

Почему не ушёл ты в лес? Или не пахал землю? Разве море не полно зелёными островами?

Я презираю твоё презрение, и, если ты предостерегал меня, – почему же не предостерёг ты себя самого?

Из одной только любви воспарит полёт презрения моего и предостерегающая птица моя: но не из болота! –

Тебя называют моей обезьяной, ты, беснующийся шут; но я называю тебя своей хрюкающей свиньёй – хрюканьем портишь ты мне мою похвалу глупости.

Что же заставило тебя впервые хрюкать? То, что никто достаточно не льстил тебе: поэтому и сел ты вблизи этой грязи, чтобы иметь основание вдоволь хрюкать, –

– чтобы иметь основание вдоволь мстить! Ибо месть, ты, тщеславный шут, и есть вся твоя пена, я хорошо разгадал тебя!

Но твоё шутовское слово вредит мне даже там, где ты прав. И если бы слово Заратустры было даже сто раз право, – ты всё-таки вредил бы мне – моим словом!».

Так говорил Заратустра; и он посмотрел на большой город, вздохнул и долго молчал. Наконец он так говорил:

Мне противен также этот большой город, а не только этот шут. И здесь и там нечего улучшать, нечего ухудшать!

Горе этому большому городу! – И мне хотелось бы видеть уже огненный столб, в котором  сгорит он!

Ибо такие огненные столбы должны предшествовать великому полдню. Но всему своё время и своя собственная судьба.

Но такое поучение даю я тебе, шут, на прощание: где нельзя уже любить, там нужно – пройти мимо!

Так говорил Заратустра и прошёл мимо шута и большого города».[33]

На этом можно было бы, и окончить о бугерстве и философии Ницше и пройти мимо, если бы не заявление, которым В.Е. Бугера завершает свой опус о философии Ницше. А завершает он его так: «до тех пор, пока существует капиталистическое общество, а в нем интеллигенты-гуманитарии, среди последних обязательно будет больший или меньший (и всегда немалый) процент поклонников Ницше. Эти поклонники будут делать все, что угодно - изощряться в софистических вывертах, замалчивать существеннейшие моменты в учении Ницше, просто врать - лишь бы убедить себя и других в том, что Ницше оправдывает их интеллигентские образ жизни, систему ценностей и самосознание. Для таких людей объективная, научная оценка философии Ницше - «философия монополистической буржуазии» - как нож острый в сердце, и они сделают все, чтобы опорочить ее и тех, кто ее высказывает, в глазах публики». После того, что В.Е. Бугера написал о Ницше, исходя из очень своеобразного понимания объективности и научности, опорочить В.Е. Бугеру ещё больше уже сложно, да и нет нужды, ибо он уже опорочил себя своей «объективной, научной оценкой философии Ницше». А кто ожидает враньё в свой адрес? Наверное, тот, кто сам много врёт во все стороны.

Нет, не зря увидел Заратустра в зеркале вместо себя «рожу дьявола и язвительную усмешку его». И весьма верно сформулировал Заратустра по этому поводу: «моё учение в опасности, сорная трава хочет называться пшеницею!

Мои враги стали сильны и исказили образ моего учения, так что мои возлюбленные должны стыдиться даров, что дал я им». Но мы не будем стыдиться, лучше почитаем Ницше самостоятельно. И как бы предвидя это всё, Ницше уверенно говорит в «Весёлой науке»: «И станем снова светлыми». Мы, щедрые подаятели и богатеи духа, стоящие, подобно открытым колодцам, на улице и не властные никому воспрепятствовать черпать из нас: мы не умеем, увы, защитить самих себя там, где мы хотели бы этого, мы никак не можем помешать тому, чтобы нас не мутили, не темнили, – чтобы время, в которое мы живём, не бросало в нас своей «злободневности», грязные птицы – своих испражнений, мальчишки – своего хлама, а изнемогшие, отдыхающие возле нас странники – своих маленьких и больших невзгод. Но мы поступим так, как всегда поступали: мы примем и то, что в нас бросают, в нашу глубину – ибо мы глубоки, мы не забываем этого, – и станем снова светлыми…».[34]

 

Страницы: 1 2