Памяти Владимира Николаевича Миронова

 

 

 

 

 

Вот человек. Средоточие своего времени, нашего времени. История его жизни выразительна и ценна именно своим духовно-историческим средоточием, происходившей в нем личностной трансформацией. Как коммунист, воспитанный в советском духе, он имел соответствующее ему марксистское мировоззрение (он работал в журнале «Коммунист» и в структурах ЦК КПСС). Как либерал, получивший образование в области международных отношений, он был прекрасно знаком с западно-европейским менталитетом и демократическими ценностями, которые тоже стали частью его внутреннего мира (он закончил МГИМО, долго работал в посольстве СССР в Брюсселе, потом в МИД СССР, активно участвовал в политических перестроечных процессах, был членом партии «Свободная Россия»). В результате происходящего внутреннего изменения ценностей, он как активный, деятельный по своей натуре человек в перестроечное время бурно включился в новую для России экономическую парадигму, став предпринимателем, носителем нового буржуазного духа (как Председатель правления Московско-Парижского банка). В течение жизни проявились его многочисленные, разноликие таланты: преподаватель (профессор МГИМО), аспирант (многолетняя подготовка докторской диссертации в Сорбонне), издатель-меценат (Издательство «Культурная революция»), автор (статей, книг, сценариев), актер (он долго посещал курсы актёрского мастерства для реализации своей заветной мечты - сыграть роль Сталина, на которого он был внешне весьма похож). С властью у него тоже были позитивные отношения: власть он любил, и она отвечала ему взаимностью.

На фоне всего этого, вполне понятного, знакомого, узнаваемого, он был почти неизвестен в своей глубочайшей духовной экзистенции. Как ницшеанец. Коммунист, либерал, предприниматель, многогранная личность, - всё это было лишь «человеческим, слишком человеческим», подготовкой,  фасадом для его долго взращиваемой и выпестованной в глубинах души  страсти, - увлечения философией Фридриха Ницше. Да, именно эта философия была его подлинной страстью как мыслителя, как Человека, ибо, только страстно живя в высочайшей мысли, человек становится самим собой  - Личностью, Человеком с большой буквы. Эта страсть постепенно нарастала в нем, воплощаясь во всё более глубоком изучении, преобладании во внутренней духовной жизни, выливаясь в бурную внешнюю деятельность по её актуализации и популяризации. Ситуация с восприятием философии Ницше в России (в отличие от Запада) оценивалась им как провинциальная, поэтому он поставил себе сверхзадачу вывести её из маргинальности на самые что ни на есть ведущие позиции. Долгие годы Владимир Николаевич посвятил написанию докторской диссертации о философии Ницше (в парижской Сорбонне), полагая, что здесь, на родине, ему совершенно не к кому обращаться и писать на эту тему. Не владея немецким языком, он организовывал перевод и публикацию  Полного собрания сочинений Ницше в России, специально создав для этого издательство «Культурная революция». Одновременно он активно выступал и писал на ницшевские темы в различных российских изданиях, создал сценарий и начал съемки художественного фильма под характерным названием «Ницше в России».  К своей активной ницшеанской деятельности он пытался привлечь и академические философские круги: на базе Института философии РАН РФ по примеру европейских аналогов он пытался создать Российское общество Фридриха Ницше. Апогеем его всё нарастающего порыва стало решение опубликовать свои несвоевременные размышления о философии Ницше, но не во Франции (в качестве уже упоминавшейся, много лет готовившейся  диссертации), а именно в России (в качестве послесловия под названием «Ecce Liber» к полному тексту «Воли к власти», впервые вышедшему в «Культурной революции»). Давайте немного послушаем его проникновенные слова из этого его ницшеанского текста-завещания, который он сам в подзаголовке назвал опытом апологии Ницше (курсив В.М.):

Писать об этом мыслителе без страсти и энтузиазма невозможно.

«Воля к власти» - поле жестокой битвы, мобилизационный план для человечества на ближайшие 200 лет, бортовой журнал потерпевших  кораблекрушение, сверхплотный сгусток колоссальной воленосной энергии, неосторожное обращение с которым может оказаться смертельно опасным.

Сегодня мы живем в ситуации взрыва. Мы еще не в силах осознать до конца, катастрофа какого масштаба развертывается внутри и вокруг нас. Тот, кто устоит, благодаря этой книге до самых последних пределов раздвинет свою независимость в этом мире.

Я убежден, что он знал, что сходит с ума. Берусь утверждать, что это был его выбор. Это было его решение, сопоставимое лишь с выбором ядовой чаши Сократом и распятного креста — Иисусом. Он понимал, что, если хочет опрокинуть эпоху, открытую ими, если стремится перевернуть ценности, утвержденные ими, то должен своим подвигом и своей жертвой превзойти этого грека и этого еврея. Только превзойдя по масштабу и страсти содеянное этими «учителями человечества», он закроет эру, открытую ими 25 веков назад, только тогда он действительно «разрубит историю человечества на две половины» и только тогда ему поверят. Не добровольное принятие смерти ради своих убеждений, ради того, чтобы показать, как надо жить (это уже сделали Сократ и Христос, два антигероя его «Сумерек...» и «Антихриста»). Лишь безумие — со-шествие-с-ума мыслителя — событие более чудовищное и более поражающее, чем отравление греческого мудреца или распятие иудейского сына Божия! Ницше ведал, что «творил». «Иногда для того, чтобы стать бессмертным, надо заплатить ценою целой жизни». Он заплатил неизмеримо более высокую цену...

Самое потрясающее в Ницше — это то, что почувствовав в какой-то миг демонию своего мастерства, чреватую ужасающей катастрофой безумия, он не убоялся самого себя, своей дороги, как, например, Рембо, в страхе отпрянувший от разверзшейся пропасти, или Достоевский, что есть силы вцепившийся в Христа. Один лишь Ницше бесстрашно шагнул в бездну и закрыл ее своим существом. Ницше сделает немыслимое: он как бы вмонтирует собственную катастрофу в тело самой книги, как ее финал. Безумие продолжало и завершало «opus magnus» самым ярким и убедительным способом: философия превращалась в жизнь...

По мере работы над «Волей к власти» он все больше приближался к исчерпанию возможностей языка. Это страстное стремление выразить невыразимое делали «Волю к власти» и в целом ницшевскую философию в принципе незавершаемой. По Хайдеггеру, то, что сам Ницше опубликовал, — «лишь фасад», а его подлинная философия так и осталась в «посмертной форме». По-видимому, эта «посмертная форма» — единственно возможный способ существования подлинного ницшеанства.

Полагаю, что Ницше сознательно оставил свое творчество незавершенным, открытым. Удивительно, что по мере продвижения ницшевской мысли эта незавершенность лишь нарастала: подобно Колумбу, он столкнулся с безудержно расширяющейся Вселенной...

Попытки прорыва языковой блокады не могут вести никуда, кроме как в доязыковое (или сверхъязыковое) бытие, что для нашего сознания означает не что иное, как безумие. Ницшеанское безумие предстает в этом свете как парадоксальное выражение невыразимого, вернее даже как экстремальный способ разрушения невыразимого, если уж выразить его нельзя. Но тогда это — едва ли не преднамеренное сошествие-с-ума, незавершаемый способ завершения «Воли к власти». Тем самым безумие включается в семантическое поле, развертывающееся за обрывом этой «неокниги». Я отнюдь не хочу сказать, что любой антиметафизический труд должен заканчиваться сумасшествием автора. Я хочу лишь сказать, что любой антиметафизический труд есть безумие с точки зрения нашего метафизического мышления, как оно существует в последние 25 веков. Что же мы имеем? Вместо завершенного философского произведения — бесконечно незавершенное мышление, то есть безумие... Эта ненаписанная книга и это его странное безумие имеют нечто общее: в них он уже не принадлежит себе, в них он продолжает существовать, как бы выйдя за свои, личные пределы человека по имени Фридрих Ницше. Все концы «Воли к власти» теряются в безумии. Но не является ли само его безумие не простым сумасшествием, а неким сверхзашифрованным посланием нам, которое мы не в силах пока разгадать? Не является ли оно самым предельным и страшным знаком, который нам гордо подает Ницше?

Ницше впал в безумие гениально и вместо нас. Его безумие не просто отвергает наше старое метафизическое мышление, а является таинственным провозвестием какого-то иного образа мысли. «Воля к власти» как раз растворяется в таком опыте безумия, которое явилось результатом непомерной и невыносимой тяжести этой нескончаемой книги. Более того, это безумие стало единственно возможным завершением «капитального труда», а сама «Воля к власти» — незавершаемым посланием этого «абсолютного познания — безумия».

Безумие Ницше — великий и ужасный символ. И хотя среди философов такие «несчастные случаи на производстве» не редки, никто так ярко, как Ницше, не показал, что крупнейшие проблемы жизни не имеют философского решения. Эти проблемы имеют решение только в самой жизни. И только когда они находят его в жизни, философия реально воплощается. Становясь жизнью, философия встречает свою смерть. Вот почему мы никогда не поймем Ницше только как текст. Сам грандиозный феномен Ницше — экстратекстуален. Он — совокупность своей жизни, своего безумия и — что не менее важно — своей «постсмертной биографии». Ни один мыслитель в истории идей не выходил так масштабно за пределы своих текстов, разрывая их границы…

Заключительная часть текста «Ecce Liber»называется… Быть Ницше.

В отличие от того, как следует понимать большинство философов, глубже понять Ницше означает не проще или, наоборот, изощреннее объяснить его, а острее воспринять и пережить его опыт как особую духовную практику.

Ницше по сути подвергает нас ритуалу инициации, в которой реализуется наша предельная самоактуализация, предельное погружение в нашу самость. Он вынуждает нас максимально быть самими собою.

Мы начинаем чувствовать «Волю к власти» подобно вложенному в нас динамиту, разрывающему на фрагменты нашу старую сущность. Мы вдруг обнаруживаем внутри самих себя какое-то новое существо, которое настойчиво разбивает старую скорлупу… И тогда эта необычная книга начинает говорить метаязыком, исходящим из самой плоти мира, пропитанным его солью, метаязыком, на котором каждое человеческое существо говорит само с собой.

Использовать Ницше как трамплин, чтобы перепрыгнуть за линию горизонта, которая скрывает от нас будущее, как плацдарм для продвижения дальше, как могучий попутный ветер, раздувающий паруса всякой самостоятельной мысли.

Возможно, сегодня жизненной и исследовательской программой «поздних ницшеанцев» могут стать слова Жоржа Батая, сказанные им о себе: «Я — единственный, кто выдает себя не за толкователя Ницше, но за такого, как он сам». Может быть, все дело не в том, чтобы толковать, а быть, как Ницше? Но что это значит — быть как Ницше? Незадолго до смерти на этот вопрос дал ответ Мишель Фуко: «Я просто ницшеанец, и я пытаюсь по мере возможности в отношении определенного ряда проблем понять, с помощью текстов Ницше — но также с помощью антиницшеанских тезисов (которые все же являются ницшеанскими), что можно сделать в той или иной области». Быть Ницше — значит в своей жизненно-духовной практике ставить экстремальный эксперимент: превращая себя в перманентный поиск свободы, максимально раздвинуть границы собственного существования.

Ecce Liber. Вот Книга. А вот – Человек, это написавший. Сейчас, читая эти строки, мы смогли снова почувствовать эту его мощную ницшеанскую экзистенцию. Будучи профессором, он всё же не стал филистером. Неимоверно близкий, я бы сказал, слишком близкий, экзистенциальный контакт с философией Ницше, не позволил ему стать одним из тех, кто сегодня так вольготно и запанибратски обращается с наследием этого свободного и опасного немецкого ума, держа его на научно-безопасном для своей души и духа расстоянии. Azsacra Zarathustra  в начале своих «Хроник мышления без страха» так хлестко выразился обо всех современных филистерах от ницшеведения: «Формулирую мысль ещё строже — этим трусливым сукам следует поотрубать пальцы (которыми они тянутся к Ницше). По каждому пальцу — за слово «Заратустры». О том же, чем грозит им «Воля к Власти», я и говорить не буду...»

Почему столь страстно мыслящие люди так неизбежно и тотально входят во взаимодействие с духом и философией Ницше? Как бы ни были они изначально погружены в экзистенцию христианского или коммунистического мифа, где человек благостен, добр и разумен, где человек человеку друг, товарищ и брат, или в экзистенцию буржуазно-либерального мифа, где человек свободен, социален, активен, толерантен и счастлив, они рано или поздно переходят к совершенно иной духовно-экзистенциальной установке – трагической, дионисийской, волевой, опасной. Опасной, надо уточнить, прежде всего, для самих себя.

Что происходит с ними потом, после вступления на путь этого опасного перехода,  пусть останется знанием и тайной для тех избранных, кто способен запечатлеть их радикальное духовное движение в своих сердцах (остальные могут прикоснуться к этому внутреннему событию, лишь вступив на тот же опасный путь). Быть Ницше – никогда не было и не будет задачей «для всех», но, благодаря Этому-Вот-Человеку, уже и не «ни для кого».

Сегодня я хочу лишь засвидетельствовать, благодаря нашей общей страсти и нескольким встречам, факт его отважной ГИБЕЛИ на этом самом переходе, на том самом мосту, на который он, без всякого сомнения, одиноко и смело взошел. Я могу засвидетельствовать это лично, поскольку мне пришлось однажды поднимать ницшеанское знамя, которое он выронил в своем неистовом движении, как мне уже не раз приходилось делать в своей жизни. Много лет назад в своем эссе «Феномен Ницше» я уже писал вот так: «Ницшеанцы – все мы есть тяжёлые капли, падающие одна за другой из тёмной тучи, нависшей над человеком: молния приближается, возвещаем мы, и гибнем, как провозвестники». Спустя всего несколько дней после Его смерти усилиями немногих настоящих подвижников Полное собрание сочинений Фридриха Ницше увидело свет в России, а значит Дело, начатое этим одержимым Дионисом русским ницшеанцем, теперь успешно завершено. Спокойствие и благодарность за него и за его начинания разливаются отныне в моем сердце.

Сегодня, в память об этом Человеке, я публикую наш с ним давний разговор о Ницше. Но, кроме самого этого разговора, я хочу сегодня вместе с Владимиром Николаевичем и другими моими единомышленниками сказать те важные слова, которые мы не стали говорить в послесловии к последнему вышедшему тому ПСС Ницше (посвященному его памяти). Автор этих слов – один из активных участников работы над ПСС, Вадим Бакусев.

Какими бы ни были достоинства и недостатки этого ПСС, которые будут замечены читателем, издательство хочет надеяться: наше издание может быть воспринято как символическое выражение того факта, что, во-первых, Ницше наконец пришел в Россию полностью, а во-вторых, что он так же полностью ушел из сферы культуры, некогда породившей его как духовный феномен. Эта, европейская и — шире — западная, культура с тех пор деградировала настолько, что потеряла способность понимать Ницше и пользоваться его идеями для созидания нового. Отныне, вероятно, Ницше может жить лишь в русском мире и в тех землях, где люди мыслят и чувствуют по-новому. ПСС, безусловно, станет заметным элементом этой будущей новой жизни и культуры.

Свой животрепещущий текст, свои ставшие ницшеанскими душу и дух, Владимир Николаевич передал по наследству нам, его соотечественникам, как послесловие «Ecce Liber» к книге Ницше «Воля к власти», отказавшись от представления его европейским ницшеведам, утрачивающих на наших глазах живую связь с высшими достижениями собственной культуры. В издательстве «Культурная революция» принято решение о доработке этого издания, посвященного Ницше и вышедшего здесь одним из первых, о синхронизации его с только что завершенным ПСС Ницше и о новой его публикации вторым изданием. Это решение и работа станут достойным способом почтить память этого замечательного Человека. Но еще лучшей возможностью по-настоящему почтить его память – это заново прочесть его «Ecce Liber», что лично я и сделал на днях (и к чему призываю всех пока еще редчайших ницшеанцев нашей страны), чтобы еще раз ощутить глубокую солидарность с запечатленным здесь внутренним, пророческим, ницшеанским накалом мысли:

«Сегодня очевидно, что большая «мирная» эпоха, начавшаяся после II Мировой войны и разгрома III Рейха, подходит к своему завершению. Все это время Ницше как бы пребывал в подполье истории. О нем мало вспоминали, он скомкано присутствовал в университетских курсах, пылился на книжных полках магазинов, едва заметно тлел в культурном гетто. Более или менее напряженно он жил лишь в сознании горстки отборных, как правило, не очень успешных, но всегда малочисленных маргинальных интеллектуалов, враждующих с господствующей культурой. Но сегодня история подходит к крутому повороту, чреватому невиданными прежде катастрофами. Ибо внутренний потенциал напряжений, агрессивности и конфликтов, присущих человечеству, никуда не исчез. Напротив, он стремительно возрастает. В недрах нашей эпохи вновь слышен тектонический танец плит, раскалывающий основы цивилизации, и в возникающих раздвигах закручивается тайфун чудовищной силы. Когда же он вырвется наружу и социальные ураганы вновь охватят планету, тогда Ницше выйдет из подполья, и нам придется дать этому тайфуну его имя. Сегодня Ницше возвращается. Как диагноз и программа он вновь властно стоит на мировой повестке дня для человечества. И это одновременно обнадеживающий и устрашающий признак глобальных перемен. Но его значение не только в том, что он барометр приближающихся бурь. «Воля к власти» — это не только штормовое предупреждение. Это руководство по плаванию в штормовом океане. Сегодня линия фронта между будущим и современностью пролегает по водоразделу между ницшеанством и нигилистическим позитивизмом, между дионисовской политикой новых перспектив жизни и аполлоновским морально-властным комплексом позднего капитализма, стремящегося увековечить наличный порядок вещей. Взрывной потенциал ницшеанства к XXI веку вновь приближается к критической массе. В самой структуре ницшевской мысли изначально заложена неискоренимая непримиримость к любой действительности, препятствующей становлению сверхчеловека, свободного творца. «Воля к власти» — это настежь распахнутая дверь нашей планеты, через которую рвутся космические ветра, разгоняя протухший спертый воздух, превративший нас в бледных и чахлых «последних людей».

 

 

Дмитрий Фьюч`е

 

См. также: Встреча с Владимиром Мироновым (29 декабря 2005 года)