Осмысление наследия Ф.Ницше в творчестве Т.С.Элиота

 

Алан Жуковский

 

По изд.: Вестник Московского Университета. Сер.9. Филология. 2012, №5. С.131-138

 

В настоящей статье рассматривается проблема влияния Ф. Ницше на Т.С. Элиота. Несмотря на очевидный антагонизм, оба автора высказывают схожие мнения по целому ряду вопросов. Элиот испытал глубокое влияние произведений Ницше, особенно «Рождения трагедии из духа музыки». Концепция дионисийского человека была определяющей для элиотовского понимания Гамлета.

 

 1.

Проблема влияния Ф. Ницше на Т.С. Элиота разрабатывается в научной литературе спорадически. Этот вопрос поднимался в ряде работ – в основном статьях, сильно отдалённых друг от друга по времени и не образующих системы. Причина этого понятна: Элиот говорил о Ницше редко и неохотно и почти всегда с изрядной долей скепсиса; на первый взгляд, Элиот и Ницше – полные противоположности: автор «Антихристианина» и христианин, радикал и «реакционер».

Несмотря на пренебрежительное отношение англо-американского поэта к немецкому мыслителю, влияние Ницше на Элиота было глубоким, его нельзя свести к общим фразам, и в данном случае уместно говорить и об осознанном, и о неосознанном, и об общекультурном влиянии. Цель данной статьи – систематизация имеющихся работ и выявление неизученных перекличек между авторами – в первую очередь на материале «Рождения трагедии».

 

2.

Некоторые исследователи сознательно отказываются от анализа проблемы влияния Ницше на Элиота, но всё же их работы позволяют лучше понять сходства и различия двух мировоззрений.

Монография «Близкий и далёкий Бог» И. Купера1 анализирует Элиота через призму философского наследия XIX в. – в том числе и в контексте «Заратустры». Несмотря на виртуозность и глубину этой монографии, её подход настолько абстрактен, что может считаться лишь исследовательской интерпретацией. Яркие обобщения Купера (например, «Элиот гуляет с Заратустрой»)2 – не более чем утверждения о некотором совпадении в подходах, которое неизбежно, когда речь идёт о столь широких категориях как субъект и объект, единичное и множественное.

По мнению Купера, Элиот – «постницшеанский поэт», вынужденный осмысливать ницшевский отказ от трансценденции3. С этим обобщением, конечно, можно поспорить, но исследователь верно отмечает следующее: Ницше был одним из первых философов, систематически поставивших вопрос о границах субъективности, и его детрансцендентализация субъекта имела общие черты с философией Брэдли4, представившей бытие как сумму не связанных между собой финитных центров, в которых проявляется Абсолют. Такое представление о мире не могло импонировать Элиоту, стремившемуся найти всеобщее. Именно поэтому в своей диссертации, посвящённой Брэдли, он пытался переосмыслить его систему и найти объективное начало5.

Постоянства и целостности он не увидел и в философии Бергсона, идеи которого – концепции длительности, интуиции, чистого наблюдения, бесконечной изменчивости сознания – были, опять же, близки Ницше6 – философу, отвергшему принцип тождества и осмыслившему бытие как становление. Несмотря на попытки дистанцироваться от философии Бергсона с её релятивистскими тенденциями, Элиот довольно последовательно воплощал её идеи (как это было показано Ф. Ле Брюном)7.

От вопроса влияния ушёл и Дж. Зилкоски, написавший статью, в которой сопоставляются «Традиция и индивидуальный талант» и «О пользе и вреде истории для жизни». Элиот и Ницше, отталкиваясь от разных позиций (неприятие «монументальной истории» как способа отрицания искусства современников и, наоборот, восхищение традицией), приходят к аналогичным выводам, размывая границы между прошлым и настоящим. При этом при обозначении традиции возникают похожие метафоры (горные пики и цепь). Ницше не оказывается бескомпромиссным апологетом новаторства, равно как и Элиот создаёт систему, далёкую от подлинного консерватизма8.

 

3.

Отношение Элиота к Ницше часто отличалось поверхностностью и тенденциозностью9, повторяя многие черты ранней рецепции философа  в США10, но, в отличие от большинства современников, Элиот был знаком с рядом произведений Ницше, о чём свидетельствует его письмо матери от 1915 г.11 В 1916 г. Элиот опубликовал рецензию на книгу А. Вулфа «Философия Ницше»12. В духе времени он считал Ницше автором «гибридного типа», так как его идеи, по мнению поэта, можно воспринимать лишь в контексте его литературного дарования;  но и его «литература обязана своим обаянием не только его личности и мудрости, но и его претензии на научную истину»13. Элиот воспринимал Ницше как автора, популярного у широкой публики, не занимающейся всерьёз сугубо философскими или сугубо литературными проблемами. В тексте Элиота наличие у Ницше философской системы отрицается. Но, в отличие от большинства современников, Элиот не считает Ницше идеологом милитаризма (несмотря на антиницшеанские настроения периода Первой мировой войны).

Эта рецензия остаётся единственным относительно систематическим отзывом Элиота о немецком философе. Некоторые упоминания Ницше в его эссеистике имеют почти пародийный характер: например, «Наполеоны и Ницше»14 (оба имени – во множественном числе) или трудно переводимое сочетание «the Jew of MaltaNietzsche myth»15, используемое Элиотом для описания ложного, по его мнению, толкования Макиавелли, закрепившегося в романтической традиции. Эти случаи свидетельствуют об отождествлении Ницше с романтическим мировоззрением, которое Элиотом постоянно критиковалось (хотя его собственное творчество не было чуждо романтической поэтики). Вслед за Хьюмом16, Элиот интерпретировал человеческую природу как неполноценную по определению – поэтому, по его мнению, любые абсолютные ценности могут находиться только вне субъекта. В Ницше, о чём говорится в эссе «Шекспир и стоицизм Сенеки»17, Элиота раздражало стремление к тому, что он называл «самодраматизацией»: ведь ценности в философии Ницше – особенно поздней – не познаются, а создаются субъектом.

 

4.

Чтобы проанализировать переклички между творчеством Элиота и «Рождением трагедии», необходимо вернуться к некоторым менее пародийным упоминаниям философа. Элиот называл Ницше «стоиком наоборот»18, «наиболее ярко выраженным случаем самоподбадривания в современную эпоху»19 и считал его культ насилия признаком слабости20. В эссе «Шекспир и стоицизм Сенеки» Элиот анализирует елизаветинскую драму с точки зрения влияния Сенеки и Макиавелли. Но затем он делает ремарку: «…в некоторых великих трагедиях Шекспира появляется новое мировоззрение. Это не мировоззрение Сенеки, хотя оно производно по отношению к Сенеке; оно несколько отличается от всего, что можно обнаружить во французской трагедии, у Корнеля или у Расина; оно – современное, и его кульминация (если вообще возможна какая-то кульминация) – это позиция Ницше»21. «Современная» тенденция – это самодраматизация и «cheering oneself up», это величавая поза шекспировских героев, даже перед смертью стремящихся выглядеть эффектно. Стоицизм рассматривается в эссе как «самоподбадривание», как отождествление себя со Вселенной, а Ницше оказывается «стоиком наоборот», потому что он, по утверждению Элиота, напротив, отождествляет не себя со Вселенной, а Вселенную с собой22. Такое мировоззрение (выделенное и описанное в эссе довольно фрагментарно и не вполне убедительно) чуждо христианскому смирению, к которому призывает Элиот.

Действительно, позицию Ницше в период написания «Рождения трагедии» можно сопоставить со стоической (в очень широком смысле): это стремление к обретению ценностей во враждебном мире. Бытие оказывается оправданным лишь как эстетический феномен, но искусство, согласно работе Ницше, – лишь иллюзия иллюзии, которая ограждает человека от изначального ужаса дионисийского бытия. У позднего Ницше всё отчётливее проявляется тенденция к «самодраматизации», но он не сближается с субъективным идеализмом и не считает индивидуальное бытие высшей реальностью. Элиот связывает некоторые произведения Шекспира с ростом индивидуалистического сознания, которое он считал неполноценным из-за отказа от трансценденции. Ницше вписывался в эту концепцию, потому что в его работах субъект также не становится по-настоящему самодостаточным. Здесь Элиот не ставит «самоподбадривание» в упрёк Шекспиру как художнику, но в другом эссе всё же вымещает своё недовольство на «Гамлете» (иконе трагико-романтического мировоззрения), называя пьесу творческой неудачей23. По мнению Элиота, рассуждения Гамлета плохо мотивированы действием. В их основе – эмоция, которая не получила и не может получить объективное выражение. Характеристика этой эмоции, в значительной мере, сходна с описанием дионисийского мировосприятия: «Интенсивное чувство, экстатическое или ужасное, без объекта, или выходящее за пределы объекта…»24 По мнению Элиота, это «невыразимо ужасное»25 ощущение знакомо любому «восприимчивому человеку», но является предметом изучения патологов. Обычный человек подавляет это чувство, а художник – «объективирует»26.

Похожая эмоция обнаруживается у Гамлета и в интерпретации Ницше; она является результатом познания «ужаса и нелепости бытия»: «В этом смысле дионисический человек представляет сходство с Гамлетом: и тому, и другому довелось однажды действительно узреть сущность вещей, они познали — и им стало противно действовать; ибо их действие ничего не может изменить в вечной сущности вещей…. <…> …истинное познание, взор, проникший ужасающую истину, получает здесь перевес над каждым побуждающим к действию мотивом как у Гамлета, так и у дионисического человека. <…> …человек видит теперь везде лишь ужас и нелепость бытия, теперь ему понятна символичность судьбы Офелии, теперь познал он мудрость лесного бога — Силена; его тошнит от этого»27. Но именно такая эмоция – недостойный искусства материал, с точки зрения Элиота-критика, — ложится в основу «Бесплодной земли», в которой сознание сталкивается с бессмысленностью биологического бытия. Ниже в тексте Ницше замечает: «Гамлет <…> поверхностнее говорит, чем действует»28.

 

5.

«Рождение трагедии», что отмечал и сам Ницше в «Опыте самокритики», было пронизано формулами, взятыми из философии Канта и Шопенгауэра29 (а также Платона). Так возникла необычная по меркам позднего Ницше «артистическая метафизика»30, в которой подлинным источником бытия объявлялось Первоединое, которое, в отличие от обычной идеалистической философии, описывалось как болезненное, изливающее свои противоречия в иллюзорный мир31. Старая метафизика была перевёрнута. Посюстороннее бытие страдания и становления было объявлено первичным, а явления духа – вторичными. Искусство, согласно этой работе, оправдывает бытие, но всё же не спасает индивидуальное сознание от гибели. «Рождение трагедии» было уникальной попыткой заявить о бессмысленности мироздания, пользуясь категориями старой метафизики и попутно пытаясь оправдать бытие через искусство.

Такая система, в которой не было места гармоничному Абсолюту, была в корне чужда Элиоту. Но, как и в случае, рассмотренном Зилкоски, оба автора приходили к похожим выводам, начиная рассуждение с противоположных позиций. Если сравнить «Рождение трагедии» с «Традицией и индивидуальным талантом», обнаруживается глубокое сходство двух произведений в анализе проблемы субъективности: поэту отказывается в самостоятельности, он становится связующим звеном между двумя началами. Ницше объявляет субъективного художника плохим художником, говорит о «молчании всякой индивидуальной воли и похоти», ложном Я, несовместимости поэта и «субъективно-желающего и стремящегося» человека, о противоречии между личным интересом и чистым созерцанием32. Каждая из этих идей и фраз находит буквальные соответствия в эссе Элиота.

Кроме того, англо-американскому поэту были близки ницшевские утверждения о пагубности научного мышления и распаде изначальной «восприимчивости», критика современного образования, либерализма и демократии.

Другие возможные влияния «Рождения трагедии» на творчество Элиота были рассмотрены исследователями: Ф.Н. Лизом33, М. Билером34 и Л. Ливелл35, а также – в более абстрактном виде – Э. Шенкелем36.

По мнению Лиза, само понятие «объективного коррелята» могло быть позаимствовано у немецкого философа (примечательно, что возможный аналог у Ницше непосредственно предшествует словам о Гамлете). И в «Рождении трагедии», и в «Бесплодной земле» цитируется вагнеровская строка «Ödund leer das Meer». Лиз усматривает сходство между образами поэмы и Тристаном у Ницше. Ливелл осмысляет драму Элиота в контексте «Рождения трагедии». Параллели обнаруживаются в обращении к мифу, ритуалу, мифологеме рождающегося и умирающего бога. Билер показывает сходство концепций музыкального и вербального начал у двух авторов.

Помимо этого, нельзя исключать, что образ «Vacant shuttles// weave the wind» из «Геронтия»37 мог быть навеян метафорой ткацкого станка из 21-й части работы Ницше38.

Эти факты свидетельствуют о том, что из всех произведений немецкого философа именно «Рождение трагедии» оказало наибольшее влияние на Элиота, который, столкнувшись с бессмысленностью дионисийского бытия, пошёл по тому пути, от которого предостерегал Ницше в «Опыте самокритики»: по пути христианства39. Но вполне возможно, что скрупулёзный текстовый анализ смог бы выявить у Элиота не менее интересные аллюзии и на другие произведения Ницше.

 

 

Список литературы

 

Eliot T.S. Collected Poems, 1909 – 1935. L., 1958.

Eliot T.S. For Lancelot Andrewes. L., 1970.

Eliot T.S. Knowledge and Experience in the Philosophy of F.H.Bradley. L., 1964.

Eliot T.S. Selected Essays. L., 1934.

Eliot T.S. The Philosophy of Nietzsche by A. Wolf // International Journal of Ethics, Vol. 26, No. 3 (Apr., 1916).

Nietzsche F. Die Geburt der Tragödie. Der griechische Staat. Stuttgart, 1964.

Ницше Ф. Рождение трагедии из духа музыки // Сочинения в 2-х тт. Т.1. М., 1996.

Barrett W. Aristocracy and/or Christianity // The Kenyon Review, Vol. 11, No. 3 (Summer, 1949).

Beehler M. Eliot, Burglary and Musical Order // Bucknell Review 30, 1987.

Cooper I. The Near and Distant God. L., 2008.

Le Brun Ph. T. S. Eliot and Henri Bergson // The Review of English Studies, New Series, Vol. 18, No. 70 (May, 1967).

Leavell L. Nietzsche's Theory of Tragedy in the Plays of T. S. Eliot // Twentieth Century Literature, Vol. 31, No. 1 (Spring, 1985).

Lees F.N. T.S. Eliot and Nietzsche // Notes and Queries 209, 1964.

More P. E. Nietzsche. Boston, NY, 1912

Olsen F. Between Positivism and T.S. Eliot: Imagism and T.E. Hulme. Odense, 2008.

Schenkel E. Dionysus and the Word: The Nietzschean Context of American Modernist Poetry (Cummings, Eliot, Stevens)// Nietzsche in American Literature & Thought / Ed. Manfred Pütz. Columbia, SC, 1995.

Zilcosky J. Modern Monuments: T. S. Eliot, Nietzsche, and the Problem of History // Journal of Modern Literature, Vol. 29, No. 1, Modernist Afterimages (Autumn, 2005).

Жуковский А.Ю. Рецепция Ницше в США // http://www.nietzsche.ru/look/xxb/usa/.


 

 

1 Cooper I. The Near and Distant God. L., 2008.

2 Ibid. P. 156.

3 Ibid. P. 8.

4 Ibid. P. 7, 59 – 84.

5 Eliot T. S. Knowledge and Experience in the Philosophy of F. H. Bradley. L., 1964

6 См. также концовку рецензии: Eliot T.S. The Philosophy of Nietzsche by A. Wolf // International Journal of Ethics, Vol. 26, No. 3 (Apr., 1916). P. 427.

7 Le Brun Ph. T. S. Eliot and Henri Bergson // The Review of English Studies, New Series, Vol. 18, No. 70 (May, 1967).

8 Zilcosky J. Modern Monuments: T. S. Eliot, Nietzsche, and the Problem of History // Journal of Modern Literature, Vol. 29, No. 1, Modernist Afterimages (Autumn, 2005).

9 См. также упоминания Ницше в рецензии: Barrett W. Aristocracy and/or Christianity // The Kenyon Review, Vol. 11, No. 3 (Summer, 1949).

10 Так, например, один из друзей Элиота – П. Э. Мор – написал монографию, резко осуждавшую Ницше (More P. E. Nietzsche. Boston, NY, 1912.). См. подробнее: Жуковский А.Ю. Рецепция Ницше в США // http://www.nietzsche.ru/look/xxb/usa/.

11 Zilcosky J. Modern Monuments: T. S. Eliot, Nietzsche, and the Problem of History // Journal of Modern Literature, Vol. 29, No. 1, Modernist Afterimages (Autumn, 2005). P. 22.

12 Eliot T.S. The Philosophy of Nietzsche by A. Wolf // International Journal of Ethics, Vol. 26, No. 3 (Apr., 1916). P. 26 – 27.

13 Похожий упрёк в отношении «Так говорил Заратустра» в эссе «Уильям Блейк»: Eliot T.S. Selected Essays. L., 1934. P. 322.

14 Eliot T.S. For Lancelot Andrewes. L., 1970. P. 39.

15 Ibid. P. 50.

16 Olsen F. Between Positivism and T.S. Eliot: Imagism and T.E. Hulme. Odense, 2008. P. 81 – 98.

17 Eliot T.S. Selected Essays. L., 1934. P. 126 – 140.

18 Ibid. P. 140.

19 Ibid. P. 132.

20 Eliot T.S. For Lancelot Andrewes. L., 1970. P. 36.

21 Eliot T.S. Selected Essays. L., 1934. P. 129.

22 Ibid. P. 140.

23 Ibid. P. 141 – 146.

24 Ibid. P. 146.

25 Ibidem.

26 Ibidem.

27 Ницше Ф. Рождение трагедии из духа музыки // Сочинения в 2-х тт. Т.1. М., 1996. С. 82 – 83.

28 Ibid. С. 122.

29 Там же. С. 54.

30 Там же. С. 52 – 53.

31 Там же. С. 69.

32 Там же. С. 71 – 76.

33 Lees F.N. T.S. Eliot and Nietzsche // Notes and Queries 209, 1964.

34 Beehler M. Eliot, Burglary and Musical Order // Bucknell Review 30, 1987.

35 Leavell L. Nietzsche's Theory of Tragedy in the Plays of T. S. Eliot // Twentieth Century Literature, Vol. 31, No. 1 (Spring, 1985).

36 Schenkel E. Dionysus and the Word: The Nietzschean Context of American Modernist Poetry (Cummings, Eliot, Stevens) // Nietzsche in American Literature & Thought / Ed. Manfred Pütz. Columbia, SC, 1995.

37 Eliot T.S. Gerontion // Collected Poems, 1909 – 1935. L., 1958. P. 38.

38 Ницше Ф. Указ. соч. С. 144.

39 Ibid. С. 55.