Страницы: 1 2 3 4 5 6 7

Глава 2

НАЧАЛА ДУХОВНОГО ОПЫТА СУБЪЕКТА

Почему марксистская теория получила поддержку в таких странах как Россия и Китай? Предпосылки марксистской теории достаточно просты и, главное, вполне понятны для практической деятельности. В. Соловьев, оценивая возможности реализации ницшеанского или марксистского пути развития России, предсказал, что российская культура отдаст предпочтение именно последнему в силу неясности начал европейского нигилизма. Русский же нигилизм по преимуществу есть не нигилизм, а протест антирасовых элементов против суровой непреклонности нравственного закона, действующего через инстинкт смерти. И сейчас, в российской реальности доминирует русский нигилист, то есть тот наиболее варварский тип quasi homo, который чужд самым простым нравственным нормам. Если симпатии европейского нигилизма всегда были на стороне аристократии, то симпатии русского нигилизма всегда были на стороне угнетенных и рабов. Причины столь резкого расхождения позиций отрицания национальных традиций (по отношению к высшему и низшему типу человека) следует искать в качестве расовой базы западного европейца и представителя русской культуры. Европейский аристократ сформировался как часть исторической системы глобального процесса расообразования, в котором выражена отчетливая позиция субъективного разума. Бог, как действие объективной власти духа над природными силами, утверждался в сознании западного европейца таковым в силу активности рыцарских союзов в раннем и среднем Средневековье. До возникновения рыцарских орденов, древние франки были такой же аморфной полу расовой системой, каковой в наше время являются славяне, поскольку приближенность к началам исторической цивилизации определяет уровень развития субъективного права. В сравнении: западные германцы в раннем Средневековье отличались от восточных так же, как западные славяне отличаются в наше время от восточных славян, то есть фундамент глобального процесса расообразования постепенно ослабевает в направлении европейского Востока (по крайней мере, так было до последнего момента). Расовые начала тонут в племенных инстинктах, если рассмотреть их активность в направлении движения от западных к восточным славянам. Почему это происходит? Причины следует искать в отсутствии собственной методологии понимания индивидуального инстинкта смерти, тогда как взятый извне не вырабатывает самостоятельных начал культуры, а лишь вовлекает ее, инъецирует как сюръективный материал в общий ритм развития техногенной цивилизации.

Логика арийской теории имеет под собой ту простейшую схему развития исторической расы, которую можно применить не только к европейцам, но, например, и к египтянам и туркам, рассуждая, что египтяне и турки произошли от "особой" первобытной расы, чьи архаичные корни теряются в далеком прошлом. Собственно, такие рассуждения и имели место, когда египетский фараон исчислял свою родословную тысячелетиями, пытаясь внушить подданным незыблемость величия египетского государства. Недостаток арийской теории, как, впрочем, и философии истории Гегеля заключается в направлении исследования в прошлое, а не в будущее цивилизации, когда, в основном, источником исторического сознания является историческая ностальгия.

Возвращаясь к вопросу о возможных путях развития русской культуры в направлении марксизма или ницшеанства, который поставил Соловьев, мы, фактически, вновь оказываемся в том же положении неопределенности морального сознания субъективного разума, которое существовало в поисках русской интеллигенции перед разливом большевистской орды. Но именно наше время, как я полагаю, определяет направление вектора нравственного сознания не в область морали рабов, одним из вариантов которой является марксистская теория, а морали господ, чьи интуитивные грани эстетической позиции выражены в философии Ницше. В доказательство этого положения я рассматриваю в основе понимания субъективных начал разума глобальный процесс расообразования. Субъект есть инстинкт смерти в течении расовой катастрофы, поскольку, объективно, в реальности не находится ни одной грани разума, где отображено высшее существо блага. Мусор массовой культуры, нагромождение различных истеричных и шизофренических фантазий, игра низших ценностей, обусловленных чувственной реальностью есть среда формирования quasi homo.

Первоначально, историческая раса формируется с начальных элементов сознания аристократии. У русских же никогда не существовало аристократии в подлинном смысле этого слова, то есть аристократии как расового фундамента культуры. Аристократ появляется в исторической расе только тогда, когда судьба мировой цивилизации начинает отображаться в определенных усилиях расы по утверждению собственных начал права. Особенностью этого постбольшевика нашего времени является понимание права как абстракции интеллекта, насильно внедряемого в племенной инстинкт через блокировку поля сознания смерти. Интеллект, следовательно, всегда существует на стороне той системы развития бессознательных влечений человека, которая обусловлена инстинктом выживания. Именно поэтому мы не встречаем в современной российской рефлексии мышления элементарной оценки ее будущего с позиции высшей культуры.

Чтобы понять происхождение духовного феномена за пределами архаичного представления о его божественной природе, мы должны осознать, что природа духа имеет расовое начало. В отличие от стадной психологии человека, задействованной в сфере интеллекта и чувства, рациональный тип психологии, чьи начала возникают в инстинкте смерти, отображают поведение индивида в соответствии с тем откровением духа расы, которое действует в его поле сознания смерти. Так, современное поле сознания смерти отличает от сознания конечности жизни, которое субъективно понятно и описывается определенной религиозной и философской традицией, отсутствием интеллектуального опыта в новизне непосредственного откровения разума. Но кто является родоначальником духовного основания нации или народа? Религиозное представление учит о богочеловеке, который явил чудесное присутствие божественной благодати, ставшей началом священной истории. Мы понимаем происхождение духовного феномена по-другому. Духовные начала нации или народа складываются постепенно, и в формировании духа нации существует совместный духовный опыт людей высшего типа. Причем, первоначально, новую мораль выражает самая примитивная человеческая натура, когда исчезает власть высших сословий: рабы, буржуа, пролетарии. Именно мораль quasi homo , первоначально, становится бессознательным полем духовного основания новой расы, расчищая дорогу подлинной идеи разума через разрушение разложившихся моральных норм. Поэтому появление человеческих орд на развалинах государств имеет две стороны: положительную, которая состоит в уничтожении разложившейся расовой базы, и отрицательную, характеризующуюся нравственным вакуумом, образующимся между исчезновением старой расы и образованием новой. Интеллект не способен разорвать с распадающейся базой старых ценностей, развиваясь в направлении антирасовых инстинктов. Именно этому антирасовому проявлению интеллекта Ницше и противопоставил понимания морали господ как расовое основание высшей культуры.

Чем является учение Ницше о сверхчеловеке, если очистить его от примесей романтизма безвозвратно ушедшей эпохи, от которой нас отделяет жесткая расовая катастрофа? Во-первых, необходимо осознать, что всякая попытка рассматривать нечто, что существует сверх явления бытия, есть явный признак распада мышления, отрицающего сущность, что должно быть категорически отвергнуто. Во-вторых, очевидно, что попытка отрицать феномен духа (позиция нигилизма) имеет объяснение в невозможности дальнейшего развития субъективного разума из нравственного распада морального сознания, которое паразитирует за счет постоянного разрушения своего максимального достижения исторического разума. Полагая пафос Ницше о сверхчеловеке областью предрационального бытия, которое определяет биологическую особенность исторической расы в среде других рас, протекающих на границе с историей, мы указываем на сущность исторического расового человека в явлении субъективного разума, который объективно отображается в трагическом формировании новой исторической расы. Этот фрагмент есть непосредственная реализация абсолютной идеи в качестве, первоначально, тотального отрицания всего предшествующего опыта нравственного развития человечества.

Ницше, как и Плотин, не обладал возможностью проникнуть в сущность души человека новой исторической расы, поскольку его нравственная жизнь целиком и полностью принадлежала опыту распадающегося целого традиционной базы субъективного разума. Отсюда следует оперирование символическими оценками, выходящими за пределы сущности бытия: с одной стороны, доверительное отношение к отрицающей рефлексии объективного становления разума, с другой, невозможность проникнуть в сущность разума как действительную природу бытия. Идея человека едина, - это расовый принцип жизни, но решаемый в различном направлении методологии понимания инстинкта смерти.

Как возникает феномен духа? Или, может быть, дух, как реальность, есть историческое прошлое, но никак не настоящее современной цивилизации? Наука сводит вопрос о происхождении homo sapiens к биологической эволюции, то есть к переходу одного биологического вида к другому, отрицая тем самым прерогативу существования объективного духа. Мы же полагаем, что феномен homo sapiens есть результат глобального процесса расообразования, то есть утверждаем, что антропологический тип quasi homo резко отличается от homo sapiens своей бессознательной базой реакций психики. Homo sapiens выражает архитектонику сознания, построенную на инстинкте смерти, тогда как сознание quasi homo отображает инстинкт самосохранения человека как биологического вида, то есть нравственная пропасть выражена в первичности самых простых мотиваций поступков индивидов, чья психическая деятельность протекает в поле расового духа, и чья психическая деятельность обусловлена системой массовой культуры.

Одним из принципиальных положений морали рабов является равенство людей в силу понимания человека как биологически-социального существа. Уже здесь возникает ложная интерпретация субъективного разума, чьи нравственные предпосылки следует искать в категорическом императиве Канта, когда полагается, что рассудок обладает полной прерогативой в моральном чувстве. В действительности же, роль рассудка в моральном сознания выражается в достаточно ограниченной деятельности по установлению известного морального опыта и его классификации, на чем и строится представление о постулируемом бессмертии души. Но когда к власти приходит тип quasi homo, для которого область духа есть только сфера технического исполнения ритуала, но не существо самой жизни, то вера в бессмертие души становится полностью индифферентной к реальности.

Основанием подлинного разума может быть только то, что неуничтожимо во времени, а таким определением существа человеческой природы является инстинкт смерти. Именно этот инстинкт создает поле сознания смерти, то есть границы высшей культуры, в которой отображается высшее предназначение человека. Соприкосновение группы индивидуальных инстинктов смерти образует собой расу, то есть существование в биологической среде системы активности, которая определяется бесконечным существом духа в поле конечных форм жизни. Переход бессознательного инстинкта смерти в область сознания осуществляется в системе сюръекций и инъекций восприятия и ощущения бессмертного духа. Каков механизм этого перехода? Постулируется, что в основании инстинкта смерти существует (формируется) природа духовного феномена. В отношении понимания субъективных и объективных начал поля существования расы и расового человека я рассматриваю сюръективное и инъективное отображение этого поля в реальности. В достаточной мере, речь идет о проективном выявлении в пространстве и времени субъективного и объективного начала разума в непосредственности процесса глобального расообразования. Именно сюда вовлечен человек своим инстинктом смерти как расовое существо жизни.

То, что характеризует возникновение расовой морали, отличающей ее от морали рабов, - это совместный труд расы по формированию духовного пространства ценностей. Исторически, можно рассмотреть два фрагмента раннего Средневековья, где первый отображает мораль рабов, а второй - расовую мораль. К морали рабов мы относим начала возникновения христианской религии в римских катакомбах, где римские рабы начали осознавать начала новой расовой организации человека в соответствии с идеей единого бога. Первоначально, следовательно, новое расовое пространство возникает как процесс деструкции архаичного духовного опыта в процессе его тотального отрицания. В новейшее время таким феноменом морали рабов следует рассматривать большевистские секты, где происходило накопление антирасовых сил, протестующих против действия традиционных моральных норм жизни. Нет сомнения в том, что психология большевизма имеет племенную организацию, когда нравственное сознание понимается в соответствии с активностью натуры раба, который приобретает свободу в результате разрушения государственно-правового аппарата. При этом, первоначально, раб является частью архаичного духовного опыта своего народа, будь то секты эссенов, где зародилось христианство, или большевистские секты. Здесь по определению не может существовать начал высшей культуры, поскольку в среде этих ценностей реализуется идея равенства, противопоставляемая иерархии духовного развития расы. После перехода расовой катастрофы из начальной фазы в активную (исторически, это разлив германских орд на территории Римской империи и большевистской орды на территории Российской империи), разгромленная раса распадается на отдельные анклавы, где начинает существовать в замкнутой изолированности своего зависимого от варваров положения. Сущностью расовой морали является задача связать разорванные ткани старой расы, чтобы образовать на основе ее базы новую расовую систему. Именно эта цель, бессознательно, лежит в основании возникновения рыцарских союзов, а еще ранее - дорийских союзов, образующих из полу расовой смеси дорийских племен и патриархальной ахейской культуры новую расовую систему. В дальнейшем, этот род объединения людей я буду называть кастовыми союзами.

Таким образом, мы принадлежим к очагам разгромленной расовой системы, которая формировалась в Российской империи в течение последних веков. Наивно полагать, что граница этих анклавов проходит по принадлежности к православной или какой-то другой религии, поскольку особенностью формирования начал русской нации в последние века была не религия, а жесткое противоречие между моралью рабов и расовой моралью, достаточно ясно сформулированное русским поэтом Лермонтовым: "страна рабов, страна господ". Интенсивное смешение народов, принадлежащих к российской знати, (Юсуповы, Багратионы и др.) образовала тот новый расовый архетип человека, который, имея в своем основании базовые черты менталитета русской нации, в действительности является продуктом расового смешения.

Каким образом сохранились анклавы глобального расообразования, которые существовали до разлива большевистской орды, и что сейчас происходит в них? Одним из таких анклавов были тюремные шарашки, который Солженицын описывает в своем "Гулаге". Именно в них сосредоточились осколки расы, которые не были уничтожены физически или не эмигрировали. Однако процесс глобального расообразования протекал и на воле, когда факт уничтожения старой гвардии большевиков мы рассматриваем с точки зрения не столько партийной, сколько расовой чистки, которая, вероятно, происходила и в дорийских союзах и в рыцарских союзах в стадии их начальной фазы образования. Ведь представитель рабской морали имеет преимущества только в момент катастрофического состояния расы, но уже в стадии ее перехода в новый опыт сознания инстинкта смерти он теряет свои "права".

Каковы позиции расовой морали в современной России, или на сегодня можно констатировать лишь исключительность доминанты морали рабов? Реально, расовую мораль мы не встречаем нигде, хотя непосредственный дух развития российской культуры требует его присутствия, поскольку, в противном случае, придется признать, что в русской культуре не существует самостоятельного разума и, следовательно, она должна исчезнуть в будущем. Наше время обнажило если не ложный, то, по крайней мере, ограниченный круг ценностей русской интеллигенции, возникший в последние два столетия как утверждение психологии "маленького человека". Эта психология состоит в нравственной обороне от исторических ценностей мировой цивилизации, начала которой наметил уже Пушкин. Предлагалось постоянно отступать от начал расового сознания в область деревенской идиллии жизни и быта. Фактически, это есть психология регресса расовой жизни, когда в "философии" Л. Толстого она находит свое окончательное завершение как невозможность для русского дворянского сословия выражать расовую мораль. В этом смысле, большевистский вождь Ленин адекватно оценил процесс активизации племенного инстинкта в России в поисках Л. Толстого, - как зеркало, отображающее процесс расовой катастрофы, который, как правило, начинается с катастрофического положения оснований духовного сознания. Таким провозвестником расовой катастрофы в Западной Европе мы находим Руссо, у которого живое начало духа войны, всегда выражающее расовый принцип европейца, подменяется сентиментализмом человека третьего сословия. Современная западноевропейская культура полностью деградировала в отношении высших ценностей, когда ее нравы выражает агрессивная позиция quasi homo. Тип человека Руссо, для которого труд ремесленника, вожделение к женщине и восторг перед слиянием с первобытной природой были основными, победил в Западной Европе.

Начала европейского нигилизма, безусловно, следует искать не в философии Ницше, а в философии Гегеля, где устанавливается подлинная идея мирового разума, -механизм отрицания конечных объективных представлений рассудка. Это отрицание распадается на полярно противоположные виды морали: мораль рабов и расовую мораль, где первая была обоснована Марксом в теории производственно-денежных отношений, а вторая, интуитивно, намечена Ницше в понимании формирования феномена духа в инстинкте смерти (действие мифологического мышления в эстетике нового пространства расовой реальности). Таким образом, разум может иметь низшие грани, которые отображают мораль рабов (например, марксистская теория) и высшие грани, которые выражают мораль господ (например, ницшеанская интуиция эстетики мифа). Грань разума есть в эстетическом восприятии ценность, которая имеет максимальную и минимальную сферу активности субъективного разума.

Трудность определения оснований субъективности в пределах опыта исторической русской традиции обусловлено тем, что здесь субъект никогда не обладал правом. Так, права субъекта определены безусловным пониманием ценности отдельной человеческой жизни, однако объективная ценность этой жизни всегда отрицалась в русской и, особенно, советской системе представлений о человеке. Мы находим здесь тот ложный патриотизм, который свойственен не свободному человеку, а стадному вожделению, в пределах которого и происходит взаимодействие соприкосновений с уже известной исторической природой существования субъективного разума. В силу этого, развитие получает не свободное отношение к жизни, а инстинктивно-стадное (трибалистическое) отношение, сущность которого не определена в пределах субъективного разума. Так, реальность того, что понимается под русской интеллигенций, соответствует в глобальном процессе расообразования опыту древнейшей германской психологии интеллекта, развивавшегося под воздействием разлагающейся римской цивилизации. Фактически же, древний германец, как и русский интеллигент, никогда не прикасались к подлинному основанию инстинкта смерти в силу отсутствия исторической необходимости, поскольку движение воли в пределах культуры великого стиля давало возможность не отвечать на вопрос о происхождении человека и начала бытия. Однако более аккуратное историческое сравнение древних ахейцев с русскими указывает на существование все-таки в пределах опыта русской традиции архаичной космогонии, куда можно отнести всю добольшевистскую религиозную мысль, суть которой состояла в попытке обосновать человека через неразрывное единство с природой. По крайней мере, основная особенность добольшевистской русской космогонии, куда относится, например религиозные размышления Бердяева и Соловьева, - это не поиск начала бытия, которое полагается ими данным в безусловных предпосылках субъективной веры, а стремление избавиться от собственных сомнений в подлинности известных субъективных основаниях.

Так, центральным пунктом, критерием подлинной или подражательной базы субъективности мы определяет поле сознания смерти. То, что сознание способно противопоставить конечности жизни в опыте явления духовного феномена, есть начало субъекта в ее простейшем основании. Эта система складывается как опыт взаимопроникновения одной субъективности в другую через пространство поля сознания смерти, которое инъецирует особый род высших ценностей. Низшая (этническая) культура, в данном случае, остается единой с природой даже в глубокой трагедии народа, как например в наше время русские, даже полностью уничтоженные в своей расовой патриархальной элите, постоянно пытаются зацепиться за элементы разгромленной культуры. Эту попытку возвратиться к началам того, что еще некоторое время было предметом самого настойчивого глумления, демонстрирует и Западная Европа, поскольку подобная ситуация, вероятно, всегда возникает в момент ослабления первого удара варваров по известному пространству расовой (высшей) архитектонике разума. Так, сюръекция новой расы всегда появляется в истории в агрессивной морали рабов, которая соответствует в нашем времени буржуазной морали, постепенно трансформирующуюся в аморализм ценностей quasi homo.

Мы должны отвергнуть примитивную интеллектуальную схему, которая утверждает, что человечество постоянно движется по пути прогресса. Наоборот, позиция подлинного разума состоит в том, что человечество периодически вступает в состоянии расовой катастрофы, суть которой выражается в кардинальной перестройке всей системы бессознательных реакций психики. Именно в интенсивности этой перестройки следует видеть причины многочисленных психических расстройств массового человека, которые мы наблюдаем повсеместно. Перестраивается в эпоху расовых катастроф, в первую очередь, активность бессознательной базы реакций психики, когда вместо центральной активности инстинкта смерти влияние переходит к системе естественных влечений, где постепенно, центральным, становится сексуальный инстинкт. Здесь глобальной перестройке подвергается вся система восприятия человека, когда - то, что еще столетие назад полагалось аморальным и, главное, свойственным психологии раба, становится крайне активным и агрессивным по отношению к разуму. Технологические достижения, в отличие от научно-фундаментальной базы ценностей, наиболее интенсивно развиваются в единственной достоверности эмпирического сознания, которое центральным полагает ценность отдельной человеческой личности, этот основополагающий моральный принцип английской философии. Аналогом этой ценности в разлагающейся расовой базе римского государства был поздний стоицизм.

Вплоть до настоящего момента времени, русская расовая база непрерывно регрессировала с целью усвоения элементов низшей культуры западноевропейской цивилизации. Это явление регресса есть необходимое состояние глобального процесса расообразования, которое характеризуется первоначальным тотальным разложением патриархального народа, попадающего в русло наиболее интенсивных структурообразующих начал распадающейся исторической расы. Так, поскольку в основании расообразующего начала существует инстинкт смерти, то патриархальное сознание подвергается тотальному уничтожению в способности осознавать себя в эпоху расовых катастроф. Только так можно объяснить полную беспомощность русской интеллигенции в попытке осмыслить судьбу русской нации, начиная с разлива большевистской орды. Одновременно, это указывает на низшую, а не на высшую, функцию интеллекта, если она не обусловлена определенной расовой базой. Интеллект всегда стремится выражать субъективное или объективное начало бытия. Но в эпоху расовой катастрофы начало бытия практически полностью слито с бессознательным, и чтобы выделить это начало из индифферентности психических реакций массовой души по отношению к разуму, необходимо найти метод анализа духовного феномена реальности.

Процесс расовой катастрофы обусловлен и тем, что в определенное время расовый опыт достигает настолько плотной конституции, что переходит в сферу распада, поскольку существует очень тонкая грань между равновесием инстинкта смерти и группой остальных влечений, когда ослабление первого приводит к погружению сознания в изначальный биологический рефлекс. Это возвращение к непосредственному созерцанию природы, в которой дух воспринимается уже как историческая схема, характеризует начало распада расовой системы, единой в отношении пространства простейших духовных начал разума. Наоборот, сознание новой расы, из которой мы исходим, является крайне разряженным в силу новизны самого действия инстинкта смерти в пределах поле образующей исторической базы событий, где видимость бытия является частью отмирающего единения с известным представлением о природе. Здесь открывается первородный ужас новой расовой души, вступающей в права духовного сосредоточения в истории, о котором Шпенглер рассуждал как о начале неизвестного пути мирового цивилизации, в существе которого отображается наш разум.

В основании нашего понимания онтологии существует не ретроспективно-научный, как у Гегеля, а мифологически-проективный тип рефлексии. Оптимистический тип мышления, возникший в результате победы морали рабов, когда социально-биологические теории происхождения человека получили всеобщее распространение, есть, реально, не объединение, а великое разобщение людей, если под человеком, конечно, понимать нечто высшее, а не примитивный антропологический тип западноевропейского обывателя, навязываемый всему миру в качестве конечного результата развития мировой цивилизации. В действительности же, в эпоху расовых катастроф, когда побеждает ремесленник, раб, когда цивилизация вступает в самые мрачные времена своего нравственного развития, поскольку этот раб категорически отрицает духовное начало бытия в силу неполноценности своей природы по отношению к духовной идеи истории. Такова была ситуация в поздней Римской империи, когда вольноотпущенники (бывшие рабы), имитируя традиционные ценности римского народа, в действительности выражали враждебные ей нравственные позиции. Аналогична ситуация и в Западной Европе, которая постепенно проясняется с начала ХХ века. Раб (европейский буржуа), имитируя традиции прошлого как механическую обязанность, а не реальность существования духовного феномена истории, все больше уподобляется той беспринципной черни, которая действуют в последнем фрагменте "хвоста" активности разлагающейся исторической расы. Поскольку другие расы всегда движутся в поле активности исторической расы, то в них так же вырабатывается этот активный тип quasi homo, работника-профессионала, для которого основным критерием ценностей является полезность по отношению к социальной системе.

Мы исходим из понимания возникновения идеи человека из системы его духовного опыта, получаемого в переживании инстинкта смерти. При этом, религия и наука являются не началом, а следствием этой системы, поскольку и религия и наука суть метод понимания инъекций феноменов духа, которые упорядочены в соответствии с определенным опытом, тогда как сам опыт нужно еще получить. Миф о существовании различных видов общественного устройства, о высшей ценности общества, в целом, возник на развалинах нравственного фундамента жизни, действовавшего в Западной Европе до конца эпохи Возрождения. Вплоть до конца этой эпохи еще не существует того, что я называю "сюръекцией" человека, видом quasi homo, который отрицает начала духовного сознания, как начало бытия. Мы знаем примеры самого беспринципного разврата и насилия, (например, Цезарь Борджия), войны, когда население народов уменьшалось почти наполовину (Тридцатилетняя война в Германии), однако это историческое время определяется в безусловном господстве власти духовного сознания над реальностью. Аристократия разлагается, как и духовенство, но в это историческое время не подвергается сомнению принцип неравенства людей, поскольку здесь интеллект не имеет того фундаментального основания права, которое он начинает получать в эпоху возникновения человеческих масс. Именно в эпоху отдаленного начала расовой катастрофы формируется философия умирающей расы, поскольку вместо замкнутого пространства поля сознания смерти как исторической базы духовного опыта, который образуется интимностью религиозной веры, возникает мораль рабов, выдвигающая интеллектуальные аргументы, действующие вне рационального поля.

Основным аргументом, который полагается мной для доказательства отсутствия в русской и российской культуре самостоятельных начал субъективного разума, является полный разрыв интеллигенции с собственной расовой базой бессознательного. Так, мы находим два противоположных лагеря, славянофилов и западников, где каждый по своему чужд разуму: первый - со стороны сопротивления научно-техническому прогрессу, второй - в прямо-противоположном, то есть в отрицании возможности самостоятельного пути развития мировой цивилизации в пределах российской культуры. Оба пути развития интеллигенции, но в резко трансформированном после большевистского нашествия виде, можно найти и в современной российской культуре, однако это больше пародия, чем суть дела, поскольку оба идеологических крыла выражают либо - нечто шизофреническое (традиционное славянофильство), либо откровенно дегенеративное (традиционное западничество). Выродилась сама целостность расового духа, который породил этот род вопросов, а современный quasi homo способен только болтать о различных пустяках, никак не задевая трагической сущности нашего времени. Этот болтун был естественно взращен как антирасовый сюръективный материал системы, где "субъективность" отождествляется с интеллектом, направленным не на существенное, которое действует в области духа, а на случайное, которое характеризует определенный набор проблем психологии ремесленника, волею истории достигнувшего власти в трибалистическом государстве. Так возникла эта варварская социальная система, где русская нация является "второсортным" материалом в инъецированной извне технологической экспансии цивилизации. Именно поэтому я сравниваю судьбу русской нации с судьбой ахейского народа, разгромленного дорийскими ордами.

Что значит утверждение Гегеля о "конце истории", который, как он полагает, завершает его философская система? Гобино, сравнивая расовое состояние галло-римлян V - VI вв. с VIII- IX вв., указывает на глубину расовой катастрофы, которая происходит с полу племенными типами народов, над которыми пресекается внешнее влияние цивилизации. Деградация и тотальное вырождение, - основная черта, которая характеризует галло-римлян VIII- IX вв., смешивающихся с племенами, находящимися на крайне низком уровне развития. Аналогична и судьба русской нации, когда период влияния высшей культуры западноевропейской цивилизации заканчивается и начинается большевизм, эта культура современных гуннов, для которых существует только племенной инстинкт и дегенеративный интеллект, легко и естественно усваивающий технологические достижения цивилизации. Направление развития русской интеллигенции соответствует развитию ценностей этого дегенеративного интеллекта западной цивилизации, которым заканчивается путь всякой расовой системы, поскольку дегенеративный интеллект ищет примитивную среду другой расы, чтобы передать исторический опыт всей мировой цивилизации (движение абсолютной идеи). Причины дегенерации интеллекта, на мой взгляд, особенно резко характеризует активность инстинкта самосохранения в эпоху расовых катастроф, этого основополагающего инстинкта низшей породы человека. Но в силу действия закона противоречия (нигилистического отрицания жизни), именно инстинкт самосохранения влечет человека к генетическому вырождению, тогда как инстинкт смерти, наоборот, к утверждению здоровых начал психики. Например, в событиях 11 сентября 2001 г., произошедших в Америке, в здании экономического центра после взрыва спасся тот, кто, преодолевая инстинкт самосохранения, рисковал, направляясь в неизвестность задымленных коридоров, тогда как те, кто остался в пределах спасительной близости другого человека, хотя и обреченного, все погибли. Именно инстинкт смерти, то есть решения индивида, сопряженные с реальной опасностью, сохраняют целостность психики, поскольку целостность психики отображает разум как присутствие единства расового духа.

Кульминационной точкой расовой катастрофы в России следует считать разлив большевистской орды, когда русская нация переходит на положение анклавов в среде полудиких нравов новых советских общин. Но поскольку рассудок русской интеллигенции развивался в направлении дегенеративного состояния психики, то ее судьбу практически полностью воспроизвела интеллигенция советская после 91-го года. В чем тогда реально выражается расовое основание русской нации? Мы рассматриваем элементы русской и ее производной, российской культуры, со стороны расовой морали. Однако у нас иное, чем у Ницше, понимание морали рабов и расовой морали. Мораль рабов соответствует позиции единственной возможности достоверности бытия, - через чувственное восприятие и ощущение, тогда как расовая мораль отображает позицию субъективного разума, если, конечно, она достоверна. В этом качестве, я продолжаю традицию Платона, основная идея морального учения которого сводится к существованию доминирующего мифа сознания, который выражает, в свою очередь, основные позиции исторического расового сознания. Только в поле сознания смерти платоновская идея раскрывается как миф о едином божественном начале разума, выражающий предпосылки для философии более поздних народов, которые способны, преодолевая грубость своей натуры, развивать в себе исторические расовые инстинкты, - я имею ввиду древних германцев. Для нас же, таким обращением к будущим народам является учение Гегеля о существовании мирового разума, реализующегося в историческом опыте абсолютной идеи действующих исторических рас. Ведь славяне относятся к историческому расовому опыту мировой цивилизации, как относились к нему на заре своей истории древние германцы. Так, со стороны учения о существовании абсолютной идеи нас интересует, в первую очередь, механизм процесса непосредственной абсолютизации, поскольку мы не склонны доверять наивным теориям гуманистического представления о варварском типе средневекового человека Западной Европы. Кроме того, нельзя забывать, что в промежутке между античным и христианском миром доминировало рациональное поле ценностей арабского духа. Это подтверждается, в первую очередь, историей математики, которая отображает реальное движение развития разума в расовой природе мирового духа. Алгебра связывает геометрическое представление о числе у греков и понимание числа как функционального отображения множеств в западноевропейской математике. Кроме того, арабская сущность религиозного фанатизма жива и в наше время, находя свое выражение в исламском фундаментализме.

Чтобы понять расовые основания русской нации, мы не можем всерьез рассматривать те либеральные идеи, которые насаждались в России в последние десять лет, равно как не можем принимать всерьез и экономическую активность в качестве панацеи от реальности русской трагедии. Отличие постсоветской интеллигенции от интеллигенции советской состоит только в полной оторванности от каких бы то ни было расовых оснований, поскольку большевик, хотя и выражает резко враждебные к национальным русским традициям начала, все таки, исторически, происходит из крайних продуктов распада русской нации. Так, древние германцы, которые испытали на себе влияние римского права и римской государственности, есть совершенно другие в расовом смысле германцы, чем те, которые появляются в момент исчезновения Римской империи, когда прерывается влияние античной цивилизации на грубые души варваров. Наоборот, современная интеллигенция, постоянно декларирующая свою преемственность с русской культурой, в действительности являет собой максимально враждебные по отношению к расовым началам позиции, усваивая из западноевропейской цивилизации формы крайнего разложения. Фактически, современный российский чиновник есть особый тип человеческого существа, который появляется, периодически, в эпоху расовых катастроф как продукт племенной организации психики, в которой дегенеративный интеллект свободно протекает в подражательном отображении субъективности. Именно это и есть тип quasi homo, поскольку он лишен какой-то взаимосвязи с духовным опытом нации. Если бы в Западной Европе доминировал высший тип человека, а не аналогичный тип quasi homo, то и развитие российской культуры было бы иной, как это имело место до советского периода, однако активность либеральных идей практически полностью разложила континентальную культуру Европы. Если советскую культуру я сравниваю, исторически, с племенной организацией гуннов, то американскую расу - с византийской расовой базой, где последняя возникает вследствие глобального процесса расообразования как своего рода отстойник античного материала исторических рас. Византийская культура также строилась на деятельности профессионалов, среднего класса, где стабильность государственно-правовых отношений гарантировалась, прежде всего, отдаленностью от варваров, как восточных, так и западных.

Идея сознания мировых расовых катастроф имеет древнейшую историю. Но поскольку нас интересует ее онтологический аспект, то первые попытки осмыслить процесс глобального обновления рас в истории философии следует отнести к Гераклиту. Гераклит - единственный философ, которому Ницше оставляет место в своей истории философии, хотя следует заметить, что Гераклита с полным правом можно назвать родоначальником философии. Так, по крайней мере, полагают многие исследователи, и не без оснований, поскольку Гераклит, в отличие от предшествующей ему античной натурфилософии, стал рассматривать становление единого основания бытия за пределами чувственной достоверности реальности или ее умозрительной противоположности. Он оставил в стороне божественную влагу Фалеса и первородный ум Анаксагора, чтобы выводить из противоположности чувственного и интеллектуального божественный Логос. Человеческий язык, как начало расового сознания, было определено в философии Гераклита как само существо Логоса, ибо язык великого мифа создает реальное пространство высшей культуры, то есть духовное напряжение жизни.

Таким образом, Ницше возвращает историю философии к ее первоначалам, чтобы вывести моральную сущность сознания из простейших элементов духа расы. Основной идеей взаимосвязи философии Ницше и философии Гераклита, на мой взгляд, является идея необратимости духа истории, который определяется в явлении расовой катастрофы. Здесь мы возвратимся к вопросу Гобино о резком вырождении галло-римлян в VIII- IX вв. У Гобино одним из центральных вопросов европейской культуры является вопрос о вырождении человека в эпоху расовых катастроф, причем причины он видит в расовом смешении народов. Мы же понимаем главную причину вырождения в дальнейшей невозможности расы продолжать свое существование в исчерпании природных ресурсов собственной бессознательной системы. Другими словами, утверждается, что существует расовое бессознательное, которое исчерпывается, когда инъекции инстинкта смерти меняют свое русло. Расовое бессознательное является особым потоком сознания, в котором и субъективная вера и научное знание не являются первичными ценностями. Этот контекст понимания расового бессознательного мы возьмем за основу. Уже в простейшем определении пространства расового сознания, следовательно, выясняется реальная причина вырождения человека в эпоху расовых катастроф. Она объясняется со стороны разрушения единого исторического инстинкта расы. Таким образом, homo sapiens появляется как продукт системы расового бессознательного, где в человеке доминирует инстинкт смерти. Чтобы разобраться в природе расового бессознательного, которое характеризует пространство формирования субъективного духовного опыта, необходимо отказаться понимать происхождение человека с биологической точки зрения, поскольку отсутствует какая-то взаимосвязь между инстинктом смерти, действующим в человеческой душе и биологическим инстинктом продления рода. Мы можем лишь указать на эстетическое переживание как на состояние психики, где преодолевается разрушительное воздействие инстинкта смерти и, следовательно, вполне в духе Канта рассматривать это психическое состояние как основание субъективного разума.

* * *

Одним из достижений философии Ницше следует полагать требование рассматривать влечения человека как фундаментальную систему в онтологических вопросах бытия. Ницше указывает через дионисический миф на относительную связь субъективного разума, как с опытом божественного откровения, так и с ценностями науки. Фактически, если следовать логике европейского нигилизма, то утверждается необратимость духа истории в тотальном обновлении субъективных начал разума в соответствующем опыте каждой исторической расы.

Каким образом, из разрозненных человеческих племен возникает народ, нация? Так, этимология имен исторических народов указывает на их случайное происхождение. Например, имя "греки" берет свое название от одного из дорийских племен, разрушивших ахейскую цивилизацию. Почему именно одни народы остались в истории, а другие исчезли, например, пеласги, италики, галлы или скифы? Как вообще из племени возникает народ в качестве духовного единства? Мы имеем теорию тотемизма, но она объясняет только племенной инстинкт, тогда как попытка Фрейда распространить теорию тотема на высшую культуру, даже на категорический императив Канта, являет собой в большей степени доказательство активности дегенерирующего интеллекта в эпоху расовых катастроф. Интеллект, в эпоху расовых катастроф, доказывает свою исключительную роль в формировании культуры, тогда как в действительности роль интеллекта в этом роде деятельности достаточно скромна.

То, что мы не находим в началах русской и, следовательно, всей российской культуры - это взаимосвязь с опытом философского мышления идеализма. Можно сказать более определенно: здесь отсутствует понимание сущности идеи мышления, идеи как области существования феномена духа.

* * *

Свобода, которая в современной цивилизации тождественна произвольному движению субъективного желания, ограничивается только предписаниями некоторых абстрактных законов. Причем, если в среде западноевропейской культуры абстрактные законы являются естественным завершением расовой активности высших ценностей, то в других странах эти законы насильно внедряются как признаки цивилизации. Аналогичным образом, они были внедрены и в русскую культуру, как в среду примитивных аборигенов, которые априорно не способны воспринимать законы права и нравственности. Так ли это в действительности? В царствование И. Грозного мы находим первые признаки заискивания и униженного интереса к западноевропейской цивилизации, что характеризует варварский тип царской власти у русских. Здесь начинается простейшее проникновение в мировой опыт исторической цивилизации, который всегда сопровождается разрушением патриархального расового архетипа человека и появлением феномена quasi homo, этой евгенической сюръекции мирового глобального процесса расообразования. При этом, следует понимать, что русские в момент втягивания в исторический опыт духовного сознания мирового разума, были уже достаточно трибализированы кочевыми народами в процессе их ассимиляции. Дух расы формируется оседлым образом жизни народа, и в момент разрушения оседлого образа жизни народ переживает процесс расовой катастрофы. Поэтому царствование И. Грозного я рассматриваю как первые признаки начала расовой катастрофы. С другой стороны, параллельно возникает процесс распада патриархальной психологии, протекающей, например, с римлянами в момент их соприкосновения с италиками, самнитами и этрусками. Уже здесь существуют исторические факты, которые отрицают теорию чистоты расы, поскольку и римляне, и греки, и евреи, и египтяне на ранней стадии переживания мирового глобального процесса расообразования теряют бытовые устои патриархальной культуры, смешиваясь с племенами другой расовой крови. Скорее, наоборот, для начал формирования исторической расы необходим достаточный процент смешения разнообразной расовой крови, поскольку дух истории выражает чистую идею человека, которая может быть реализована только при условии понимания этой идеи субъектом любого народа или нации. Поэтому процесс мутации кочевых и оседлых народов, периодически происходящих в истории цивилизации, является необходимым условием возникновения новой расы.

Современная российская идеология пытается возвратиться к добольшевистской модели государственно-правового существования России. Но возможно ли это? Хотя царскую Россию нельзя сравнить с Римской империей, нет сомнений в том, что в Российской империи существовало патриархальное расовое пространство, образованное активностью религиозной жизни субъектов. Так, и древние германцы, разрушив Римскую империю, через некоторое время попытались ее восстановить, что в принципе было невозможно в силу совершенно иной формирующейся расовой базы субъективности. После агрессивного напора варваров расовое пространство имеет особенность восстанавливаться, когда возникают инициативные узлы расового духа, то есть начинает скапливаться определенная энергия инстинкта смерти иного типа субъективности, ранее не имеющей опыта в мировой истории. Таков дух эпохи сталинизма, который, помимо резко отрицательных компонентов, характеризующих уничтожение патриархального расового слоя русской нации, намечает и новые типы расового пространства. Именно поэтому в 37-году издается полное издание сочинений Гегеля, который в достаточной мере может быть определен как родоначальник понимания нового духа расы. То, что пыталась доказать традиция классической западноевропейской философии, заключается в исключительной, фундаментальной природе разума, определяющего собой онтологические основания бытия. Мотивы, стоящие за необходимостью этих доказательств, нельзя свести только к победоносному шествию научного знания по Европе. Следует обратиться к пониманию исторической природы разума, разрабатываемой в началах субъективного мышления, которая имеет место у Гегеля. Это роль исторических наций, которую Гегель определяет как саморазвитие абсолютного духа, объективно, указывает на процесс инициации расового духа между историческими народами и нациями, периодически, пресекаемого расовыми катастрофами. В достаточной мере, Маркс выводит активность интернационального пролетариата из факта расовой катастрофы, который является историческим феноменом, разрушающим философию истории Гегеля с точки зрения влияния бессознательных мотивов психики, где вместо рассмотрения истории как опыта человеческих рас, формируется теория, в которой расовое сознание полностью исключается, и вместо него основной силой истории становится человеческая масса. Действительно, мировой пролетариат, как активная сила морали рабов, постепенно захватывает власть и собственность в государственно-правовых структурах, но также, исторически, очевидно, что эта пролетарская система начинает разрушаться под воздействием новых сил, которые характеризуются очень резкой позицией в отстаивании духовного основания субъективности. Что это за силы?

Сущность возникновения новой грани субъективности разума Ницше определяет достаточно отчетливо, - это ничто. В отношении психологии раба человек высшего типа ничем не обладает и на что не претендует, поскольку существо морали раба протекает полностью за пределами высших начал психологии субъекта. Ведь представления о равенстве людей, которое так активно в эпоху расовых катастроф, постепенно переходит в агрессивное противостояние человеческой черни всякому упоминанию об иерархическом строении бытия. Так было в советском обществе и так существует в современном российском обществе, где внешние изменения декораций трагедии отнюдь не изменили психологии абсолютной доминанты морали рабов. После своего распада племенные орды стремятся реабилитироваться перед историей, когда бывшие советские вожди становятся православными людьми, а германцы, уничтожающие последние остатки римской цивилизации, через некоторое время пытаются ее возродить. Но и русское дворянство, которое сформировалось в петровских реформах как продукт мягкой расовой катастрофы, уже внутренне не имело никаких отчетливых нравственных оснований существования, поскольку постоянные чистки старой родовой знати, начиная с Грозного, сделали свое дело, когда перед приходом к власти большевиков оно было полностью морально деморализовано. То, что происходит в современной России, больше подобно расовой ситуации, которая возникла в Африке, даже не в Азии, когда рядом с полуразвалившимися домами разрушенных деревень вырастают технологически современные города. Это сравнение имеет своим основанием указать на отсутствие какого-то простейшего субъективного опыта правового пространства, которое, по крайней мере, в Индии, Китае или Ираке существует в расовом опыте древнейших цивилизаций. Какие силы, исторически, оттесняют quasi homo от власти, тем самым пресекая расовую катастрофу? - один из важнейших вопросов, на который нам необходимо ответить. Мы стоим на позициях господства человека высшего типа, которая выводится из механизма власти разума над сферой низших влечений. С конца эпохи Возрождения возникают эти новые горизонты нравственной сущности субъекта, который указывает на разум как на высшую моральную основу права.

Сознание смерти есть непосредственная проекция инстинкта смерти, которая совершает дискретный переход от эмпирической достоверности реальности, протекающей в наших восприятиях и ощущениях, к сознанию исторической длительности времени. В этой инъекции выделяется духовная сила, которая начинает непосредственное отображение духа в качестве действия исторического события. Для русских, этот исторический прообраз национального самоопределения выразился в проникновении в патриархальное сознание мифа о существовании разума. Почему, в данном случае, речь идет о мифе, а не о научном определении субъекта и объекта рационального мышления? Научная сфера формирования субъективности определяется в качестве границы разумного и неразумного, которая выражается интеллектом в установлении объективных предельных значений этой границы: математических, физических, химических, биологических и других естественнонаучных граней знания. Но является ли эта граница, собственно, разумом? Классическая философия, начиная с Платона и кончая Гегелем, утверждала, что не является, а отображает только некоторые вспомогательные средства проникновения в природу разума. Причем, если Платон стоит у истоков субъективности как мифа о едином духе, то Гегель стоит у начал субъективности как мифа о мировом разуме.

Мы, кто осознает себя новой расой, относимся к значению философии Гегеля и Ницше так же, как ранние схоласты относились к философии Платона и Аристотеля, то есть как к простейшему рациональному историческому обоснованию бытия. Так, если христианское обоснование религиозного сознания постепенно формируется в схоластике на основании философии Платона и Аристотеля, то основания происхождения homo sapiens следует искать в учении об абсолютном духе Гегеля. При этом с точки зрения теории расового происхождения духовного феномена, именно Ницше является продолжателем гегелевской диалектики. Конфликт же Ницше с платоновской диалектикой состоит только в том, что необходимо было окончательно сместить центр откровения бессмертия духа с божественного начала на рациональное, поскольку откровение разума в его чистом виде есть непосредственность индивидуального инстинкта смерти, который в эстетической системе Ницше соответствует противопоставлению Диониса и Христа. Эту функцию смещения платонизма в христианство, как известно, на исторической границе между античностью и христианством осуществил Плотин. С другой стороны, германские варвары, первоначально, в период крайнего разложения патриархальной психологии, в основном, разрабатывали проблемы еврейской и арабской философии. Аналогичным образом, и советские интеллигенты развивали позиции марксизма, но никогда не касались ницшеанства, поскольку в этом случае выясняется полностью рационально беспомощная сущность советской интеллигенции в отношении понимания подлинных законов мировой истории. Одновременно, я указываю на феномен становления новой исторической расы, который определяет переход, инициативный узел мирового глобального процесса расообразования, - это достижения советской науки в освоении космоса, которому у германских народов соответствует процесс возникновения архитектуры готического собора. Это, вероятно, стихийно-интуитивный поиск метафизического направления новой нового расового сознания, формирующегося на границе двух мировых форм цивилизации. В наше время, когда массовый психоз, действовавший в эпоху советского режима, исчез, стали очевидны ложные нравственные позиции советской интеллигенции, где отсутствует субъективная база разума.

В процессе человеческой жизни, помимо формального течения времени, которое устанавливает объективность эквивалента выживания индивида в массовом обществе, существует время рационального движения духовного первообраза сознания. Это сознание есть откровение разума, в которое не примешивается иное, чем инстинкт смерти, доминирующее движение психической энергии. В чем оно выражается? С позиций исследования психоанализа, инстинкт смерти есть инстинкт разрушения, который враждебен социальной культуре. Этот инстинкт отрицает ценность человеческой жизни в ее отчетливости единых социальных представлений о ценностях. Действительно, интеллектуальные ценности разрушаются субъективным разумом, но в чем эти интеллектуальные ценности выражаются в наше время? Ницше отвечает - ни в чем. Нет ничего, что, реально в сфере рассудка, может указать на наличие субъективного разума, за исключением, конечно, инстинкта смерти, который нельзя отнести к известному интеллектуальному опыту.

Всякая инъекция инстинкта смерти проецирует новизну субъективного опыта в онтологическом осмыслении времени. Поскольку нет ничего, что, объективно, отображает наличие действия субъективного разума между людьми, то, следовательно, реальность социальных структур есть принцип взаимодействия людей, исключительно в эпоху расовых катастроф. Характерная черта этих эпох состоит в максимальной активности инстинкта самосохранения, которая детально изучена в психоанализе, где выявлен основной источник психической энергии - сексуальное влечение. Массовая душа, следовательно, есть нечто родственное племенной душе, за исключением вовлеченности дегенеративного интеллекта в среду формирования новых технологий. Фрейд установил подлинные начала содержания субъективного мышления дегенерирующего интеллекта в эпоху расовых катастроф, которое определяется как разрыв эстетической сферы созерцания, возникающей под воздействием разложения великого исторического мифа и формирования техники сексуально-биологической активности индивида в социальной среде.

И у Ницше и у Фрейда исчезает чисто-механическая связь субъекта и объекта мышления, которая заменяется связью сюръект-инъектной базы отображений психики в пределах нового рода субъективности. Именно отображение скрытого бессознательного влечения в сознании следует рассматривать новым опытом антропологической теории, в основании которого существуют предпосылки для понимания различия между человеком и животным. Так, основным отличием человека от животного полагается иная база система взаимодействия бессознательных влечений, где центральным рассматривается инстинкт смерти. Таким образом, бессознательную базу влечений человека формирует либо природа, либо дух расы. Природное в духе расы переходит в особое пространство неприродного, которое не может быть исследовано в полной мере средствами науки, ибо научное знание есть отображение интеллекта, находящегося во власти естественных влечений, тогда как дух расы есть нечто "неестественное" для опыта знания науки, - инстинкт смерти. Попытки полагать, что религиозное миросозерцание есть единственный опыт исследования поля сознания смерти, являются неубедительными, поскольку и до образования религиозного миросозерцания, существует человеческий опыт инстинкта смерти, уходящего в историю первобытных человеческих рас. В пределах этого непрерывного отрицания духом расы природных импульсов формировались народы и нации, причем в эпоху расовых катастроф этот процесс временно пресекается деградацией доминирующей исторической расы, что неизбежно влечет за собой, как следствие, процесс деградации и вырождения остальных человеческих рас.

Какова мера свободы человека в субъективном сознании отношения с духом расы? Низшая психология субъекта есть "чистая" мораль в духе Канта, которая систематизирует известные коллективные представления. Тип вытекающего из этих коллективных представлений равенства, безусловно, устанавливается в пределах исключительности научного сознания, поскольку рассудок доказывает свое превосходство только в последовательном развитии интеллектуальных схем. Дискретность, разрыв определенной однозначности моральной оценки есть, одновременно, переход к неизвестной основе разумного первообраза бытия, который может быть достигнут, а может и фиксироваться как чистое отрицание субъективным разумом, то есть как нигилизм.

Следуя за Ницше в фундаментальном определении высшей ценности трагического мифа, мы рассматриваем начала гуманистической морали, возникшие в Европе, как среду развития морали рабов, которая всегда предшествует подлинной морали, морали нового исторического расового сознания. Первоначально, следовательно, в эпоху расовых катастроф возникает отрицание многовековых представлений об иерархическом строении бытия. Это отрицание пронизывает всю динамику формирования социальной системы, когда после робких заявлений о своих правах, рабы, фактически, начинают создавать свою контркультуру, отрицающую высшие ценности. При этом непрерывность развития субъективного разума в его духовном основании концентрируется в эпоху расовых катастроф в субъективном сознании индивидуального инстинкта смерти. В инстинкте смерти, трагический миф, действующий в началах формирования нравственного единства новой расы, указывает, первоначально, на образование нового единого духовного опыта, где концентрируется героическое переживание жизни. Все остальные виды реальности, подтверждаемые объективной сферой ощущений и восприятий, являются только ослаблением этого героического единства.

Если homo sapiens есть не биологический вид, а продукт активности расовой организации человека, то каков механизм действия этой системы? История мировых цивилизаций показывает нам, как сменяют друг друга исторические расы, раскрывая героическое существо своего мифа. Современный гуманизм, получивший свое распространение, первоначально, в Западной Европе, имеет свое нравственное происхождение в психологии восставших масс. Аналогичным образом, примитивные представления о человеке, сотворенного божественной волей, развившиеся в начале христианской эры, в большей степени отображали не сущность субъективного разума в сознании первородной вины, а варварскую потребность раба заявлять о своей свободе перед системой античного рабовладения. Соответственно, и нигилистические идеи, распространившиеся в России, имеют своим происхождением не дух как основание субъективности, но наоборот, стремление к максимальной биологической активности в среде племенной психологии, которая в рабской душе воспринимается как "социальная реальность".

Возвращаясь к вопросу о расовых силах, которые способны оттеснить активность quasi homo как среду племенной психологии людей, мы должны исследовать аналогичные процессы расовых катастроф, происходящие в мировой истории. Так, вероятно, первый натиск орды, которую я условно называю "большевистской" (в соответствии с таковым объявлением себя quasi homo в России), закончился, и эта порода людей ищет пути адаптация себя в мировой цивилизации, пытаясь использовать причастность своего социального феномена как к русской патриархальной культуре (профанирование соборности и идей православия) так и к западноевропейской культуре (профанирование экономического развития страны).

Системе представлений о разуме, где центральным объективных содержанием нравственного закона является социум, я противопоставляю идею субъективного разума, имеющего свое происхождение в метафизике мирового глобального процесса расообразования. Так, человек существует только тогда, когда он обладает моральным сознанием своего предназначения, выведенного из индивидуального опыта инстинкта смерти, который формирует его индивидуальный духовный опыт, тогда как социальное сознание довольствуется системой коллективных представлений, где моральное безраздельно слито с биологическим инстинктом самосохранения. При этом, как уже ранее было показано, научное мышление имеет отношение к субъективности только в качестве вспомогательного материала разума, то есть материала, где объект заранее задан отчетливостью чувственного восприятия реальности и его аналитическими функциями интеллекта.

Поскольку начала известного понимания русской и российской истории не содержат субъективной идеи разума, то необходимо предложить вместо них другую историческую схему, где исторические события воспринимаются реально на основании объективного разума как содержания нашего расового сознания. Исторически, все, что происходило в течение тысячелетия на территории России, имеет какое-то минимальное значение по отношению к истории высших человеческих рас, только начиная с деятельности Петра I. При этом очень крепкая раса, существовавшая на Древней Руси, с неприязненным отношением которой пришлось столкнуться русскому царю, была крайне малочисленна на фоне той достаточно большой плотности quasi homo, из которой состояла Московия перед образованием государства Российского. Расовый конфликт, произошедший как известный религиозный раскол, практически полностью подорвал позиции старой расы, поставив ее в положение зависимого существования от племенной психологии quasi homo, который стал формироваться как полное подражание с западноевропейского человека. Однако позиции этой старой расы были еще достаточно сильны, и именно поэтому часть ее была готова пойти на уступки перед реформаторами, чтобы реорганизовать армию и государство в соответствии с современными требованиями цивилизации. Возникло равновесие, сущность которого заключалось в нравственном основании старой расовой системы, при условии постепенного реформирования всей государственно-политической машины. Однако когда подражание стало нормой, нравственная идея существования старой расы начинает приобретать положение анахронизма, на который и обрушился русский нигилизм, причем эти нападки носят характер варварской жажды жизни quasi homo. Это следует подчеркнуть особенно, поскольку западноевропейский нигилизм развивается как последний оплот расового человека со стороны аналогичного наступления quasi homo .

Стиль современной российской жизни отображает растерянность quasi homo перед возможностью что либо еще разрушить вовне, поскольку все, что можно было разрушить, что связывало культуру со старой расовой системой ценностей, разрушено, а рабская натура так и осталась тем суррогатом низшего типа человека, которого можно узнать из всех остальных антропологических типов мировой цивилизации. Ведь раб, чем бы он ни занимался: строительством, политикой, искусством или наукой, так и остается тем низшим существом в системе рациональных ценностей, которое характеризует его перед природой бессмертного духа. Он знает только подражание, а подражание есть сфера не человека, а низшего существа, которое не осознает своего подлинного происхождения.

Я нахожу адекватное положение современной российской культуры в периоде разложения полуварварской системы франков после распада государства Карла Великого. Перед нами картина расовой катастрофы, в которой оказались франкские племена в момент утраты влияния Римской империи, когда первая попытка строить государственную систему на собственной племенной психологии заканчивается провалом. Кроме того, сюда следует еще добавить значительные осколки влияния гуннов (современных большевиков), когда глубина расовой катастрофы становится видимой во всей полноте своего трагического существования. Так, ХХ век как век трагической эпохи, есть становление новой расовой психологии человека, кардинально отличающейся от той, которая сформировалась на основании исторического мифа о существовании единого бога.

Мы должны преодолеть примитивное представление о происхождении Homo sapiens, которое рассматривает его появление и утверждение с позиции теории биологической эволюции. Действительная природа Homo sapiens, как я ее пониманию, выражается в становлении психической деятельности человека под воздействием духа расы. Последнее, есть особое объективное пространство высшей культуры, где отображен опыт инстинкта смерти, накопленный определенным сообществом людей в результате развития нравственного сознания. В этом смысле, человеческие расы имеют единый инициативный узел коллективного опыта инстинкта смерти, но всегда существует историческая раса (которую, в принципе, можно называть высшей расой), где опыт накопления инстинкта смерти протекает наиболее интенсивно. Тип этих расовых сообществ, в которых происходит накопление простейшего нравственного опыта из единого поля переживания инстинкта смерти, я определяю как принцип действия кастовых союзов. В пределах утверждения духа расы мы выбираем средства понимания утверждения расовых ценностей, которые соответствуют духу войны, владеющим опытом ее исторического развития в момент самоопределения. Это состояние войны, очевидно, нельзя понимать примитивно, как, в частности, оно понималось в немецком фашизме, то есть, как попытку навязать одной расой свою волю всем остальным через грубую силу. Как раз наоборот, существует нечто высшее, что связывает все человеческие расы в глобальном процессе расообразования, где таким высшим нравственным началом сознания является героический миф о существовании разума. Нам известны, по крайней мере, два великих мифа: о божественном начале происхождения жизни и о разумном происхождении. При этом, миф, следуя его фундаментальному положению в системе высших ценностей, есть действие сознания высшей человеческой породы в реальности, которая определяет себя как действующий дух. Но под основанием духовного, в силу рациональной теории происхождения мира, мы понимаем не божественное откровение, а элементарный инстинкт смерти, который отличает человека от животного. Так, в период движения больших масс людей, которые, исторически, рассматриваются как великое переселение народов, происходит процесс деструкции человеческих рас, когда в результате тотального смешения возникают новые расы.

Не мистифицированная, а реальная, сущность советской культуры, советской государственности заключалась в бессознательном процессе формирования новой исторической расы из осколков расы патриархальной. В этом смысле, историческим аналогом (прообразом) этого процесса могут служить дорийские союзы, в которых происходит перелом патриархального духа от состояния зависимости от объективных процессов природы в сторону субъективного разума.

Военно-политическая государственная машина - единственная возможность формирования духа расы в процессе ее становления. В силу этой интуитивной необходимости вожди большевистской орды стали образовывать примитивные кастовые структуры в парии и в карательных органах. Так, из рабов и тех, кто предал национальные интересы под властью большевиков, строилось советское государство. В наше время следует ответить на очень важный вопрос: возможно ли было избежать советско-большевистского ига, как, например, это произошло с Западной Европой, где расовая катастрофа протекала в мягкой форме? Этот вопрос, в свою очередь, влечет за собой необходимость понимания объективных начал истории и, прежде всего, основания субъективного разума. Марксизм утверждал, что человека создал труд, - мы же полагаем, что человека создал дух, то есть высшее состояние психической деятельности, которое не сводится к примитивной схеме интеллектуального объяснения жизни в ее конечном контексте коллективной культуры. В отношении расового духа утверждается, наоборот, что всякая коллективная культура обречена на исчезновение во времени. Следовательно, фаза патриархальной русской жизни, начала которой уходят на тысячелетие в прошлое, а конец прерывается под игом большевистской орды, должна была рано или поздно неминуемо закончиться.

Процесс формирования кастовых союзов состоит в постепенном образовании расового пространства, которое возникает из совместного опыта переживания инстинкта смерти индивидов. В этом качестве осколки старой расы трансформируются в опыт расы новой, то есть происходит глобальная перестройка психических реакций в соответствии с содержанием знаний современного субъективного разума. Так, человек массы кардинально отличается от человека расы начальной базой бессознательных реакций, определяющих сознание.

Нашей задачей является определить реальность существовании идеи тогда, когда, кажется, она полностью ликвидирована в современной культуре. Мы находим множество граней реальности, которые имитирует идеальное, вплоть до того, что русская трагедия, произошедшая в ХХ, выдается за великое историческое событие ("Великая Октябрьская Социалистическая революция"). Ведь, quasi homo, проигравшие холодную войну, лишь формально признали свое поражение, тогда как фактически, в силу отсутствия иной, чем низшая система ценностей основы поведения человека, они пытаются воспроизвести Советский Союз в миниатюре, не учитывая того, что бескорыстие, владеющее натурой раба, существует только в момент его "героической" борьбы, тогда как после победы раб становится значительно более алчной и узурпаторской натурой, чем его хозяин. Доказательств для подобного факта встречается предостаточно. И более человечные (по условиям содержания) российские, чем советские тюрьмы, и мера жестокости в подавлении крестьянских восстаний и, главное, идеологические табу, наложенные на все, что указывает на бесправное происхождение власти. Сегодня, когда quasi homo впервые приходится отвечать, кто он такой? - он уклоняется от ответа в силу того, что существо, не обладающее разумом, неспособно отвечать на подобные вопросы. С другой стороны, было бы бессмысленно отрицать достижения в науке и искусстве, которые мы относим к опыту новой расовой организации человека. Более того, я нахожу основное доказательство в формировании на территории России новой исторической расы в факте первого выхода человека в космос. Именно здесь, как для египтян - пирамиды, а для древних германцев - готический храм, следует искать будущее цивилизации, где формируется новый расовый тип существования. Западные европейцы, для которых субъективность разума есть только законы логического мышления, лишены способности дальнейшего развития объективных форм разума, ибо в глубинах психики западного европейца отсутствуют ресурсы разрушительных процессов инстинкта смерти, которые присущи народам, оказавшимся в поле действия социалистического лагеря. Вероятно, дальнейший ход развития цивилизации ведет к уничтожению западноевропейского типа расы, поскольку он выполнил свою историческую идею, раскрыв объективные начала разума как действие научно-технического прогресса. Ведь раса - это не биология человека, а субъективный дух, действующий в истории. Раса - это воля к власти той системы высших ценностей, которая соответствует утверждению интересов большинства людей на основании моральной основы, вырабатываемой в феномене духа через единое пространство инстинкта смерти.

* * *

Одной из наших задач является осмыслить новую психологию науки тогда, когда научная среда стала глубоко враждебна самой идее существования высшего типа человека. Это принципиально, поскольку у истоков современной науки стоит фигура Пифагора, погибшего от рук италийской черни, не желавшей признавать двух видов морали: низшей и высшей, которую сам Пифагор определял как эзотерическую и экзотерическую, делящей людей, на тех, кто способен воспринимать разум и тех, кто не способен к подобному восприятию. Уже здесь, на заре научного знания, в непосредственной судьбе родоначальника европейской науки, мы встречаем глубокий конфликт научного знания, понимаемого в области высших ценностей, с потребностью равенства, влекущего к варварству. Однако в наши цели не входит исследование этих событий, где восстания италийских племен в Великой Греции, повлекшие за собой смерть родоначальника математики, поразительно напоминают события в России, чья культура, как и культура италийских племен, практически полностью есть продукт подражания западноевропейским ценностям. Правда, в России, в отличие от Великой Греции, ликвидирован был не великий человек, а целая раса.

Основными категориями в описании метафизики глобального процесса расообразования являются сюръективные и инъективные отображения сознания бытия. Сюръективные отображения определяются в поле коллективной культуры, инъективные - в поле индивидуального инстинкта смерти, который является единственной сокровенной частью души, куда не проникает современный дегенеративный интеллект. Следовательно, человеческая душа есть непосредственный инстинкт смерти человека, в котором формируется субъективное мышление. В этом смысле, коллективная сфера культуры есть только бесконечно-малая часть айсберга бессознательного в природе человека. Поэтому психоаналитическая теория, исследуя поведение человека на основании его коллективных реакций, допускает основную ошибку именно в игнорировании высших психических феноменов, обусловленных прерогативой индивидуального инстинкта смерти.

Нашей задачей является перевести последнюю крупную философскую идею Ницше о вечном возвращении из плоскости чистого символизма эстетики новой нравственности в область практической морали. При этом проясняется подлинный смысл этой идеи, - формирование субъективного разума в мировом глобальном процессе расообразования, когда следствием отрицания платонизма становится прямо-противоположным результат, то есть утверждение единства разума и онтологической функциональности времени.

Особенностью субъективного разума является движение мысли в пределах власти духовного основания, которое требует оправдания человека перед некоторым высшим началом. Если для Ньютона этим началом, безусловно, был бог, то уже Эйнштейн, долгое время размышлявший над природой времени, скорее понимал под этим началом наивысшую целостность созерцания, которая сближает его восприятие с прерогативой платоновских идей. Каковы причины этого тотального пересмотра фундамента науки? Если отнести сюда, в частности, достаточно глубокомысленные попытки понять новый физический смысл времени у Пригожина, то процессы, происходящие в науке, есть часть явления расовой катастрофы, когда утрачивается отчетливость рационального единства научного знания. Фундаментально, вопрос ставится так: зачем постигать природу, если ускользает простейшее основание ценности знания? Лозунг эмпирической философии "знание - сила", фактически, исходил из того, что пространственно-временная сущность природы едина, как едины механические интересы людей в социальной системе. Мы же исходим из того, что социум - это особое пространство, особый аморальный континуум ценностей, возникающий в период расовых катастроф, в которых низшее существо человека пытается всеми средствами доказать превосходство практической деятельности над онтологическими вопросами духа.

Первые догадки о реальном происхождении человека, которые перешли в контр теорию по отношению к религии, заключались в возможности происхождения человека от обезьяны. Фактически, низшее существо человека, если воспринимать его непосредственно, может дать повод для такой гипотезы, а поскольку в эпоху расовых катастроф постепенно разрушаются все традиционные механизмы действия духовной системы ценностей. При этом, дегенеративный интеллект, прикрываясь демократической формой правления, свободно допускает все виды суждений, за исключением тех, которые отрицают его самого. По существу же евгеническая проблема является одной из наиболее острых проблем в современной мировой цивилизации. Рассматривая судьбу греческой демократии, мы видим, что она была обречена именно со стороны отсутствия ясного морального закона, который бы давал возможность для дальнейшего развития субъективного разума. Только Великая Греция, где в глубине бродили полудикие племена италийцев, была способна адаптировать дух разрушающейся исторической расы, как в наше время на территории современной России живут племена бывшего социалистического лагеря человека, в глубине натуры которых формируется новый исторический тип расы homo sapiens. Вожди большевистской орды возвели теорию эволюции происхождения биологических видов в ранг почти религиозной догмы, в результате чего сам антропологический тип современного постсоветского человека, во многом, подобен примату. Но это не должно вводить в заблуждение субъективный разум, который исследует феномен расовых катастроф, то есть процесс временного тотального доминирования низшего типа человека в момент образования исторической расы.

В действительности, тип homo sapiens формируется из духа расы, что можно наблюдать по антропологическим изменениям, происходящим в российской человеке после того, что здесь принято называть "революцией". С одной стороны, имеет место резкая деформация антропологических свойств в сторону некоторого первобытного существа, причем это проявляется не только в изменениях антропологических, но и частичном возвращении людей, не связанных с современной технологической цивилизацией, к первобытному собирательству и охоте. С другой стороны, имеет место образование простейших рациональных начал субъективности, выходящих за пределы известного исторического опыта, действующего в большей степени на интуитивном уровне, чему соответствуют достижения в военной и космической технике. Так, было бы наивно полагать, что люди, обладающие разумом, кто создал современный научно-технический потенциал Советского Союза и России, верили в мировую миссию пролетариата. Скорее, имеет место отсутствие выбора и осознание, что имеешь дело с чем-то, что выходит за пределы известного рационального опыта, и чему невозможно сопротивляться. Вероятно, нечто подобное переживали римляне эпохи гибели империи или ахейцы, видя, как исчезает окружающая их родная культура под ударами варваров.

В целом, историческое время расовых катастроф изучено мало. Его называют Темными Веками вполне заслуженно, поскольку здесь почти полностью теряются следы разума. Темные Века можно рассматривать как скрытые законы формирования области объективного разумного духа, который отличает человека от животного. В российской исторической мысли имеют место попытки сравнивать современное положение русской нации с известным Смутным временем, что доказывает отсутствие самостоятельных начал субъективного разума в российской истории. Эта аналогия ложна, по крайней мере, по двум принципиальным моментам: в Смутное время православие было цементирующим началом расового духа русской нации, чего нельзя утверждать в наше время; а во-вторых, и, это главное, уничтожению в Смутное время подвергались только проигравшие политическую борьбу кланы, но не сама нация. Естественно, что большевизм противопоставил свой принцип государственности, построенной на морали раба, всей истории государства российского, а такие глобальные потрясения народов, когда рабы тотально захватывают власть, уничтожая все виды сословий, могут быть сравнимы лишь с захватом власти гиксосами Египта или монголами Китая. При этом следующей фазой поведения варваров на завоеванной территории является их ассимиляция, и лишь энергия какого ни будь варварского бога войны (в данном случае, бога пролетарской революции) напоминает о былой мощи единого наступательного порыва восставших племен.

Таким образом, я полагаю адекватными современной российской реальности Темные Века истории, когда, с одной стороны, патриархальная культура недействительна, а с другой, субъективный разум еще не утвердил объективные законы существования новой расовой архитектоники человека. Характерной особенностью этого времени является отсутствие в нем отчетливой идеи человека, поскольку все традиционные антропологические модели в эту эпоху недействительны, поскольку процесс образования новой антропологической конструкции не закончился. От эпох Темных Веков веет самым плотным опытом инстинкта смерти, куда не проникает известная техника разума, и именно в этом смысле ницшеанская эстетика отрицает известные начала разума и духовного опыта исторического сознания. Следует исследовать дух эпохи Темных Веков с позиции такого понимания субъект объектной связи мышления, где механический тип соответствия уточнен принципом отображения сюръект-инъектной системы эстетического поля исследуемой духовной организации феномена. Эстетическое здесь рассматривается в духе Платона и Ницше, то есть как тотальная власть господствующих ценностей великого мифа. В этом смысле, миф о существовании разума действительно является, в подлинном смысле, силой, объединяющей людей, формально исповедующих различную традиционную веру. Например, афганские талибы не только не уничтожили политехнический институт, построенный советскими войсками, но и по возможности помогали в его функционировании сотрудникам института. Объединение, в первой фазе глобального процесса расообразования протекает как объективизация пространства высших ценностей, тотально взрывающих предшествующие пласты традиционных представлений. Новая система высших ценностей всегда есть новое пространство инстинкта смерти, которое формирует активность великого мифа в воздействии на традиционную культуру, когда скрытое отображение (инъекция) глобального процесса расообразования проникает в традиционную культуру как необходимость образования кастовых структур в качестве начал формирования нового расового архетипа человека. В этом смысле, мы рассматриваем расу как евгенический резервуар определенного народа, который концентрирует в себе высший человеческий тип, то есть тип homo sapiens.

Страницы: 1 2 3 4 5 6 7