Страницы: 1 2 3 4 5 6 7

Глава 6

РАЗУМ В ПОСТНИГИЛИСТИЧЕСКУЮ ЭПОХУ

Исследуем более подробно, что мы понимаем под сюръекцией восприятий и ощущений наших органов чувств, под схематическим движением наших абстрактных мыслей, а также под инъекцией духовного знания о существовании разума. Во-первых, основным и, прямо скажем, фундаментальным отличием нашего понимания разума от общеизвестного, является анализ его присутствия как области существования сознания мифа. Для нас нет необходимости доказывать то, что разум существует в реальности перед какими-то религиозными предрассудками, однако, возможно, более сложной задачей является доказать, что разум не только существует (проблема Канта) и что разум действует (проблема Гегеля), но и то, что разум является сакральным существом мира, которое, собственно, далее неделимо в непосредственном присутствии своего откровения в духе.

Известно, что метод научного доказательства появляется одновременно с сакральным представлением о мере (числе) в известной теореме Пифагора, когда абстракция становится на службу познанию. При этом следует различать ценность принципа познания греческой математики от западноевропейской именно с точки зрения ценности доказательства. Античная наука движется в доказательстве в русле эстетической самоценности потока мысли, тогда как западноевропейскую науку интересует, прежде всего, результат, механический вывод. Здесь следует различать характеристику эстетического восприятия, созерцающего предмет параллельно инстинкту смерти (античность), от эстетического восприятия, где созерцаемый предмет достигается со стороны субъективного сознания, т. е. доказательства, что данный предмет есть, что он существует как сотворенное многообразие мира (западноевропейская школа мысли). Поскольку мы исходим из нового расового опыта духа, который возник в результате трагического распада русской патриархальной культуры, то нашей идентификацией с законсервированной энергией мирового духа является античность, где инстинкт смерти неотделим от эстетического восприятия предметности. Единственное, что проникает в этот инстинкт, вплетаясь в него метафизикой события мирового духа, есть объективность дальнейшего требования воли к власти новой расовой организации сознания, характеризующей развитие нового рационального фундамента знания.

С точки зрения метафизики воли к власти, разум должен иметь историческую перспективу и стратегический план действия. Вероятно, что процессы расовых катастроф являются черновым "наброском" подобных планов, когда субъективное сознание разума выплавляется из инстинкта смерти в качестве базовых принципов новой морали. Для нас, моральным полем эксперимента сознания, действующего в стихии новой объективности духовного опыта, является деление у Ницше человека на высший и низший тип. Однако, как ранее было указано, в отличие от биологически-расового деления людей мы рассматриваем этот принцип деления в соответствии с классификацией людей в платоновской системе от низшего к высшему: чувство - рассудок - разум. Первое есть бессознательный инстинкт смерти, не выходящий за пределы коллективных представлений о смерти в соответствии с той или иной мерой исторической идентификации: сознание магического, религиозное сознание, наконец, гуманистическое представление. Второе есть, собственно, осознаваемое как ценность объективного действия разумных поступков индивида в социальной системе: занятия наукой, градостроительством, военным искусством, политикой, где выявляется личная позиция человека. Наконец, третье выражает то, что не имеет идентификации с достижением коллективного учения на данный момент времени, например, появление христианской и мусульманской религии две тысячи лет назад по отношению к предшествующему духовному пути цивилизации, или кардинальное изменение современных представлений науки, по отношению к представлениям, существовавшим три столетия назад.

Западноевропейская наука возникла как система мышления, направленная на реконструкцию власти религиозного мифа. Утверждалось, что, поскольку наука строится на методах эксперимента, то ее знание строго, точно и не может подвергаться сомнению со стороны реальности добываемых фактов. Здесь следует сказать, что понятия о строгости возникают на основании, собственно, представлений о мере строгости. Например, законы классической физики являлись строгими только до момента появления более совершенных методов измерений, поэтому научные закономерности, открываемые в сфере эмпирического знания, не соотносятся с областью духовного феномена, а лишь дают возможность разрушить его архаичную мифологическую базу. Заметим также, что наибольшей строгости научные методы достигают в процессе противостояния традиционной мифологии, тогда как в момент разрушения последней, начинает исчезать строгость и самой науки, - так было с греческой, арабской, а в наше время происходит с западноевропейской наукой, то есть содержанием научного мышлением является процесс непосредственного распада великого мифа.

Действительная полнота нравственного закона новой расовой организации субъекта никогда не является ограниченной национальным характером, поскольку простейшими элементами новой морали являются фрагменты распада патриархальной традиции. Если в основу раннего христианства легли элементы иудейской истории, где десять заповедей выразили непосредственную суть нового для того времени нравственной основы существования жизни, то в российской культуре из опыта византийской традиции была выработана идея высшей ценности государства как базы субъективной морали. Так, большевистская орда, разгромив на первой стадии своего появления Российскую империю, в конечном счете, была ассимилирована именно в этом русле объективного действия морального закона, то есть ценности государственной идеи. Так и германские орды, разрушив Римскую империю, были вынуждены забыть о своих родовых богах, усвоив нравственные ценности христианской религии.

Следует рассматривать резкий взрыв развития новых технологий следствием перехода человечества в новую расовую организацию. Но существует и обратная причина появления новых технологий, - это реконструкция ранее отчетливого и ясного понимания происхождения смысла жизни. Вероятно, в основе развития мировой цивилизации лежит психическая активность инстинкта смерти человека, требующая для утверждения разума постоянного разрушения предшествующих форм коллективной культуры: в войне, в новых художественных стилях, в новых научных открытиях. Историческое время протекает, следовательно, параллельно движению инстинкта смерти, когда существо духовного начала происхождения человека раскрывается через расщепление этой энергии на эстетическую реальность и присутствие неуничтожимого первообраза бытия. То, что явно не хватает для психической полноценности массовой душе, - это очищающего процесса саморазрушения и, как следствие, синтеза, поскольку в противном случае, нарушается "вынос" сюръективного мусора разума, и, в конечном счете, происходит коллапс элементарного понимания сущности разума, свойственного современной технократической культуре. Ранее, эту функцию разрушительных процессов в движении бессознательной энергии инстинкта смерти занимала религия, отсылая к бесконечно-отдаленному началу, освященному традицией. Но институт религии в наше время полностью подорван, а сакральный опыт духовной традиции, действующий в классической механике разума, уже полностью израсходован, тогда как хаотические процессы, реально отображающие дух природы, наступают именно со стороны невозможности постигнуть разум в самой природе, - одно из очень сильных положений философии Ницше. Фактически, Ницше заканчивает традицию понимания разума в западноевропейской истории философии, когда подвергает разрушению его эстетическую базу, разработанную и осмысленную в художественном опыте Возрождения. Не случайно, его эстетика начинается с вагнеровской музыки, где "всплывают" мотивы субъективности, действующие по иной, чем возрожденческий дух, интуиции красоты. Особенности этой субъективности следует видеть в прямом воздействии энергии инстинкта смерти на остальные группы влечений, что определяет собой грубый дух в его первичности откровения.

Почему Ницше, начиная разрабатывать эстетику воли к власти с пафоса восторга перед вагнеровской музыкой и исследования аттической трагедии, заканчивает, наоборот, резко негативной оценкой этой музыки? Эстетика в моральных вопросах выполняет функции материала фундамента сознания, освобождающегося из-под власти инстинкта смерти, но сохраняющего взаимосвязь с бессмертным первообразом бытия. Если таковым в известной истории философии, как правило, было божественное начало, то рационалистическая вера устраняет абсолютный центр сознания в бессознательном, когда практически ничто не ограничивает субъективный разум в поиске нового материала содержания бытия. Время с позиции бессознательного первообраза действия эстетического расщепления инстинкта смерти и разума в потоке музыкальных образов есть основной герой вагнеровской музыки. Время не может быть человеком и поэтому его онтологическую сущность, в этом смысле, иногда определяют как сверхчеловеческую, однако субъект во времени все-таки существует в психической энергии инстинкта смерти. Сохраняется, так сказать, метафизическая интуиция, из которой и начинает формироваться новый расовый архетип. Именно с этой метафизической интуицией Ницше и вел борьбу в последние годы своей жизни, причем Ницше очень точно определяет идеальную сущность этой музыкальной интуиции как реализацию развития абсолютного духа Гегеля.

Мы понимаем действие разума в эпоху расовых катастроф как группу аффектов, связанных с инстинктом смерти, где образуется энергетический "котел" субъективного и объективного духовного опыта. Ясно, что речь идет о неких инъекциях бессознательного, связанных с инстинктом смерти. Героизм, нравственная ответственность, бескорыстный поиск нового знания, - то немногое из многообразий мотиваций, что обусловлено психологией данного рода. Я не могу найти каких-то объяснений, связанных с биологическими или чисто-интеллектуальными причинами, по которым Эмпедокл бросился в жерло Этны, Сократ выбрал между жизнью и смертью яд цикуты, Джордано Бруно - костер вместо покаяния. Повторяю, речь, в данном случае, идет о разумном выборе, о субъективной причине такого рода, которая в глазах подавляющего числа современников выглядит безумием. Но подлинный разум действительно проявляется в том, что разрушает систему коллективных представлений, и трагизм, обусловленный его действием, есть трагизм реального развития процесса глобального расообразования, где умирает один расовый архетип и рождается новый.

О сложности выявления метафизической структуры расового архетипа говорит, например, такой факт мировой истории, как рождение "фаустовской души" (определение Шпенглера). Если очистить этот поэтический термин от попыток искать в истории первичность биологических, а не духовных, причин действия людей, то основным поворотным пунктом в истории Западной Европы I тыс. следует рассматривать перелом от морали рабов, действующий в хаосе великого переселения народов, к морали господ, постепенно утверждающийся в системе европейского рыцарства. Ищут бессмысленные причины появления этого феномена, когда указывают на экономические, политические и другие факторы, однако, вероятно, только Шпенглер замечает, что речь идет о новом расовом архетипе, возникающем, на первый взгляд, в совершенно варварской среде.

Для нас феномен фаустовской души интересен тем, что, исторически, российская расовая реальность родственна событиям, происходящим в Западной Европе того времени, как, впрочем, родственна, в целом, и вся мировая историческая эпоха этого периода. Основная причина близости состоит в требовании самостоятельной ответственности субъекта в пределах российской реальности перед высшем существом, которое не имеет природного происхождения. Попытки возвратиться назад, к традиционным формам религии, как мы видим, не дают современных ответов на вопрос о происхождении высшей психологии субъективности. Следовательно, необходимо рассматривать исключительно новый расовый архетип человека, возникший во второй половине ХХ века в России, для которого духовный опыт образует не религиозное, а рациональное откровение бытия. Собственно, к этому типу сознанию и направлено наше обращение.

Если определить, условно, начало возникновения нового расового архетипа в России, как, скажем, устанавливает появление фаустовской души Шпенглер в Западной Европе, то это середина ХХ веке, когда осуществляется первый выход человека в космос. В этом символическом акте наивысшего научно-технического достижения, мы видим направление развития мировой цивилизации на тысячелетие, то есть стратегический план мирового разума, куда был способен проникнуть разум человеческий. При всех дальнейших перипетиях мировой истории, когда будут рождаться новые государства, появляться и исчезать народы, путь человечества в космос обозначен в качестве пути новой расы людей, объединенных задачей постижения реальных законов Вселенной. С другой стороны, нет сомнений в том, что современные технологии опережают нравственное развитие человека, что показал распад Советского Союза, где грубая жажда варвара к жизни оказалась сильнее, чем действие начальных форм нового духа. По крайней мере, то, что мы видим в современной России, где социальная активность характеризуется стихийной направляющей деятельностью трибалистических главарей, дает возможность утверждать, что новый вектор развития глобального процесса расообразования, пробившийся здесь во второй половине советского режима, утрачен.

Именно в силу утраты этого нового вектора развития разума, которым был заряжен сталинский режим власти, и происходит тот нравственный распад, где поляризуются бедность и богатство, причем последнее, на наш взгляд, не несет естественного столкновения слабости и силы, неполноценности и жизненной мощи, из которых, собственно, и возникает реальный дух расы, а, наоборот, активизирует вороватый человеческий тип quasi homo, единственным смыслом жизни которого является биологически-социальное прозябание по отношению к мировой истории. Хотя официальная идеология пытается выдать этот процесс за естественное расслоение вследствие накопления капитала, мы видим за последними событиями нечто другое, а именно - разграбление собственности России трибалистическими кланами. Нечто подобное, вероятно, происходило после захвата Египта гиксосами или Греции дорийцами, когда после исключительно жесткой дисциплины и естественной активности варвара против духовного опыта патриархальной расы, распадающиеся кланы орд начинают делить собственность завоеванной страны.

Возникает один из основных вопросов глобального расообразования - кем является субъект новой расы, конкретно? Конкретно, мы определяем его как дух, а дух не имеет массово-социальной идентификации, выражая расовый поток воли, где отрицается ценность отдельного человека в эпицентре рождения новой расы. Почему никто из создателей космической техники не заявляет об исключительности личного вклада в освоении космоса? Я полагаю, что нет смысла ждать ответа на вопрос о реальной оценке своих действий в среде, где отсутствует осознанный опыт субъективного разума. Так, бессмысленно ожидать от германского варвара начала раннего Средневековья понимание его индивидуального разума тогда, когда его собственное бессознательное находится в процессе созидания простейших элементов новой культуры, где все, что происходит с субъективным разумом, является почти полностью бессознательным.

Известно, что ахейцам все-таки удалось постепенно оттеснить дорийские кланы, но методом, который состоит в формировании кастовых союзов. Суть этого метода, продемонстрированного Сталиным, который является, безусловно, советским "гунном" по преимуществу, однако действующим под мощным ассимилирующим полем традиционной русской культуры, заключается в создании системы, которая максимально способствует формированию новой расы. В силу отдаленности событий, происходивших в Темные Века Древней Греции, мы находим только скудные фрагменты истории формирования кастовых союзов (дорийских союзов) в момент пресечения непосредственной агрессии дорийских орд, когда по Греции прокатилась мощная волна дионисических оргий, сопровождающих появление новой веры. Здесь мы опять находим глубокое проникновение Ницше в сущность мировой истории, когда одним из основных моральных принципов его философии является противопоставление Диониса Христу. С точки зрения метафизики глобального расообразования, речь идет об описании процесса расовой катастрофы перед появлением аттической трагедии. Орфические культы, в частности, где инстинкт смерти достигает сакральной силы в среде полудиких племен, во многом напоминает нам нравы фашизма, где исчезают все контролирующие волю функции разума. Большевизм же, начиная с появления кастовой системы, больше соответствует аполлоническому началу (следуя терминологии Ницше), то есть поклонению разуму как сакральному смыслу производящей силы природы. Наличие этого аполлонического начала в кастовых союзах сталинского большевизма состоит в особенности развития простейших элементов нового типа расы в среде российской цивилизации.

В понимании двух начал: дионисического, которое у Ницше соответствует природной полноте жизни, и аполлонического, образующего собой эстетически-рациональную область бытия, следует сказать, что дионисизм, после того как оформился у древних греков в бога плодородия, постепенно трансформировался в боге смерти, то есть после биологического откровения полноты радости нового расового ощущения жизни следует опыт начальной метафизической интуиции. Эта интуиция возникает и утверждается как сознание конечности природных стихий, действующих в глубинах бессознательного перед более мощным инстинктом смерти. Вероятно, аналогичным образом оформлялись и религиозные системы веры в египетского Осириса и мусульманской веры в Магомета. В понимании происхождения типа homo sapiens мы полагаем, что действительное его возникновение следует относить к последним векам мировой цивилизации, тогда как более ранние периоды расовых катастроф были лишь последовательными промежуточными звеньями в процессе его появления. Гуманизм же, являясь культурой победивших рабов, которая характеризует эпоху расовых катастроф, утверждает, что homo sapiens существует несколько десятков тысяч лет. Аналогичным образом рассуждали и ранние схоласты, где идея сотворенного человека, действующая в раннем Средневековье, строилась практически полностью на основании догм Ветхого Завета. Только высокое Средневековье немного отошло от догм, обратившись к классической греческой философии.

Деятельность миссионеров в европейских колониях заключалась в обучении аборигенов вере как некой технологии интеллектуального понимания религиозных канонов. Следовательно, уже в миссионерской деятельности в Африке и Латинской Америке, то есть в XVI -XVII вв., обозначается ложное понимание механизма веры как некоторой технологической деятельности интеллекта по преобразованию внешней природы (масс аборигенов). Христианское сознание было внедрено в эти народы, что привело к метафизическому симбиозу в переживании средств и методов преодоления бессознательного инстинкта смерти. Местные религиозные культы начали смешиваться с новыми, однако генетическая память старых расовых архетипов не исчезла, а стала инициативным механизмом для образования нового человеческого типа quasi homo. Процесс аналогичного характера имел место в Западной Европе между VII вв. и I тыс., когда формировались представления о сотворенном человеке. Здесь еще раз следует указать на результаты исследования Юнгом бессознательной психики современного северного европейца белой расы, у которого, как выясняется, бессознательные аффекты в большей степени соответствуют африканской или индейской расовой организации. Такова метафизическая активность действия расового архетипа, когда, даже будучи уничтоженный народ или раса, начинает воздействовать через определенные механизмы энергии расового поля на завоевателей. Подобная судьба постигала завоевателей Китая и Египта, становившимися частью культуры, имеющей древнейшее происхождение. Мы находим шумерский язык как язык аристократии в Древнем Вавилоне, а положения египетской "Книги мертвых" в библейских заповедях. Вообще этот феномен существования духовного поля отдельного человека можно наблюдать и на бытовом уровне. Когда новые жильцы въезжают в квартиру, где длительное время жили другие люди, то они сталкиваются с ощущением жесткого поля присутствия другого человека (хотя все выехали из квартиры). Долгое время можно бессознательно ощущать это переживание чужой психической энергии в пространстве комнат. Только через некоторое время, когда вырабатывается энергия духовного поля новых хозяев, эта напряженная агрессивность присутствия старых владельцев исчезает. Таким образом, расовое поле энергии, помимо существования в человеке и природе, имеет признаки жизни и после исчезновения последних, то есть, дух, порождающий человека и народ, не исчезает, а продолжается в новом народе или новой вере. Гегель объясняет это действие духовного феномена в качестве саморазвития системы понятий коллективного знания человеческой мысли, определяющей дух истории, однако в данном случае речь идет не о механическом усвоении знаний, а о скрытых процессах бессознательного, связанных некоторых образом с коллективным и индивидуальным инстинктом смерти человека.

То, что мы стремимся доказать, - это первичность не биологических и не интеллектуальных мотиваций человека, обдающего признаками высшей психологии, и, наоборот, возвращение психической активности человека к низшей психологии в момент ослабления действия в его бессознательных мотивах инстинкта смерти. Однако в нашем исследовании менее всего речь идет о религиозном восприятии этого инстинкта, поскольку постулируется, что миф о существовании разума выражает стратегические перспективы мировой цивилизации, по крайней мере, на ближайшее тысячелетие. Другое дело, что принципиально по-другому понимаются моральные начала сознания. Для нас мораль - это исследование непрерывно новой области познания разума. Если же эта область отсутствует, то остаются два уровня познания действительности: эмпирический и интеллектуальный, где не существует высшая коммуникативная система взаимодействия с духовным полем энергии, поскольку разум в операциях нашего мышления образуется через эстетическое переживание, вырабатываемое в непосредственном течении инстинкта смерти, связывающего пространство духовной реальности. Когда исчезает новизна области познания разума, тогда человеческая психика подвергается деградации и распаду, поскольку для полноценного функционирования человеческой психики необходимо взаимодействие с полем духовных феноменов.

Одним из ложных представлений эволюционной теории науки является утверждение о происхождении homo sapiens как некоторого биологического существа родственного по некоторому набору признаков современному человеку. Указывают, как правило, на кроманьонца, утверждая, что это начальный вид homo sapiens, который далее биологически не меняется на всем протяжении развития истории человечества. Но именно по подобной схеме доказывалось существование сотворенного человека в эпоху раннего Средневековья, когда, указывая на историю Ветхого Завета, утверждали, что вот человек сотворенный, тогда как человек античной цивилизации является исчадием ада, животным, не знающим высшего нравственного закона, завещанного в библейском придании. Также, до недавнего времени, гуманизм расправлялся с религиозными представлениями, когда, например, большевистские комиссары выбрасывали мощи православных святынь, чтобы доказать, что "бога нет". Фактически же, эти большевистские варвары вели себя вполне логично с точки зрения тотального отрицания архаичного расового опыта. Когда рассуждают о гуманизме "цивилизованном", то забывают, что этот род гуманизма ничего не открывает нового в самой природе человека с точки зрения преодоления разрушительного действия инстинкта смерти, и поэтому необходимо было этому учению проникнуть в сознание варваров, где расовый инстинкт не развит, чтобы оценить его перспективы. Чтобы быть последовательным в анализе сравнения расовых катастроф, можно поставить гуманизму в соответствие власть представлений Ветхого Завета в раннем Средневековье.

Таким образом, в существе понимания разума мы исследуем новый род знания, связанный с действием перехода коллективного и индивидуального инстинкта смерти в духовный опыт субъекта. Одновременно, учитывается классическое понимание разума у Гегеля как принцип разрушения традиционных коллективных представлений в результате получения этого нового рода знания. Представление есть граница чувственного и нечувственного, например, геометрическая фигура, где объективность рассекается на духовную и материальную реальность. Но смятие духом чувственно воспринимаемой реальности осуществляется только в сфере действия инстинкта смерти, который есть историческая реальность события непосредственно. В непосредственности исторической реальности дух есть живое движение воли индивида или нации, которые преодолевали конечность своего существования через созидание расового пространства, - это было пространство религиозной жизни. Вера, если рассматривать ее с точки зрения течения энергии инстинкта смерти, есть доведение духовного первообраза реальности до субъективной воли, каковой, в современном смысле, является воля к власти человека высшего типа. Так и человек, если рассечь его психологию в области духа и восприятия времени, распадается на множество граней разума, когда каждая грань отображает определенный иерархический пласт события истории.

Обыденное представление о мировой истории рассказывает о жизни человеческих масс, о строительстве домов, о рождении детей, то есть о той реальности, которая всегда существовала в истории на обочине движения духовного опыта субъекта. Однако, параллельно, люди хоронили своих собратьев, воевали, создавали государства, произведения искусства и строили культовые храмы, - эта духовная область истории, обусловленная сознанием в человеке его опыта инстинкта смерти и поиск методов его преодоления. Оба эти потока истории: массовая и расовая составляющая человека, всегда переплетались, но, периодически, когда очередная историческая раса заканчивала свой путь, в истории начинали доминировать нравы масс, нравы quasi homo. Принципиальное отличие расовой культуры от культуры массовой, следовательно, состоит в примате естественно духовного первообраза сознания бытия, в первом случае, и в примате естественно материалистического представления сознания о реальности, во втором случае.

Рассматривая кардинальные изменения субъективных представлений в мировой цивилизации за последние триста лет, можно понять, что основным механизмом этого изменения стала вера в разум. Было понятно, что вера в разум происходила из веры в научно-технический прогресс, однако на возможность сомнения в ценности научно-технического прогресса было наложено табу, в результате чего разум постулировался существующим только на основании науки и тех областей знания, которые поддавались анализу в русле известных рациональных представлений. Выведение Кантом чистого разума за пределы научного знания, когда вопрос о существовании разума переносился в некоторую область, которая недоступна для органов чувств, во-первых, и для интеллекта, во-вторых, привело к неясности происхождении разума в его историческом содержании. Гегель вышел из этой ситуации, перенеся действие разума в историю, однако это действие осуществлялось только абстрактным переходом известного коллективного знания в новое знание через систему диалектических понятий, когда функции объективного разума полагались механизмом разрушения статических представлений о ценностях. Но вопрос о "материализации" разума оставался открытым вплоть до экономической теории Маркса. С этого момента, разум начинают связывать с экономической целесообразностью массового процесса производства, то есть живой образ глобального процесса расообразования фактически пресекается извращенным представлением о разуме в утверждающейся морали рабов.

Каким образом можно вернуться к духовной материи разума, совершив обратный поворот цивилизации к полноценным формам культуры, пресекая антиэстетические и, следовательно, неразумные игры интеллекта? Менее всего мы полагаем, что может идти о каком-то искусственном опыте интеллекта, комбинирующего в пределах известных социально-экономических, социально-политических и других социальных областях. Социальное является сюръекций массовой жизни, то есть дроблением единого великого мифа на множество мелких, где требование нравственной ответственности субъекта за свои поступки ликвидируется в объективной задаче выживания массового целого. Так, миф подменяется мифотворчеством, то есть попыткой доказать вторичность разума перед интеллектом.

* * *

Безусловно, великим достижением Канта было доказать, что существует чистая область разума, действующего через нравственный императив в поступках человека. Однако попытки объяснить чистый разум вне расовой истории, дает возможность канонизировать разум данной эпохи, чем, например, не преминул воспользоваться Поппер в своем известном труде по дискредитации подлинной сущности разума. Ведь, фактически, канонизация социальных законов массового общества проводится Поппером в пределах постулата о неизменности представлений о существующей реальности. Именно Поппер пытается противопоставлять философию Канта философии Гегеля. Действительно, рассуждения о социальной инженерии, в духовном смысле, уподобляются заклинаниям массового сознания, имеющего целью подавить всякое новое понимание разума.

Одной из основополагающих идей науки о происхождении homo sapiens является эволюционная теория. Если в возрожденческом сознании человек рассматривался как подобие бога, то постепенно, в результате перехода к метафизике научной, теологические вопросы метафизики практически исчезли. Метафизика, следовательно, есть область разума, которая должна постоянно искать новые сферы реальности, ранее недоступные для субъекта. С другой стороны, оппозиция разума к рассудку является действием в сознании потока феномена времени, разрушающего конечные положения интеллектуальных схем-оценок. Например, сегодня в российской историографии доминирует концепция, что в 17-ом году произошла не революция, а государственный переворот. Причем, как я полагаю, новая историческая оценка этих событий как переворота отображает не разум, а новые позиции варварского русского нигилизма. Вероятно, что именно нигилизм (даже русский), есть та среда мысли, которая существует между сформированными началами традиции и простейшим пониманием разума.

Почему ранее отсутствовали теории, где большевизм оценивался как оккупационный режим для русской нации? Здесь следует понять, что вплоть до нашего времени не существует отчетливого понимания, чем, собственно, является русская нация, а, начиная с большевиков, наоборот, доказывались "теории", что ее просто нет, а есть лишь некие пустые претензии на самостоятельные рациональные начала. Известна традиционная система ценностей русского народа, существовавшего до большевистского нашествия: православие и самодержавие, однако, это ценности народа, а не нации. Отличие нации от народа состоит в том, что национальный дух имеет отчетливую духовную цель в мировой истории, и именно на основании отсутствия таковой для русской нации большевистские варвары утверждали, что русские народ отсталый, "нецивилизованный" и прочие эпитеты в том же духе. В действительности, это очень серьезные обвинения. Большевики же предложили "нового" человека, производительный труд освобожденных человеческих масс и другой активный принцип жизни для раба, который не нашел себе места в русской патриархальной общине. Как мы видим, после этого варварского проекта понимания "коллективного разума" "новый" человек в виде quasi homo появился, оттеснив собой отчетливые признаки жизни русского народа.

Нашей задачей является показать существование русской нации в истории, указав ее исторические прерогативы в отношении действия законов мирового разума. Узловые "ткани" национального переживания следует искать в историческом опыте культуры династии Романовых. При этом мы рассматриваем этот период русской истории как "плавильную" печь новой расы, а если оценить перспективу духовного опыта этой расы по отношению к духовному опыту человечества, - то, как центр рождения новой цивилизации. Историческая раса для нас - это единство группы людей на основании понимания целей мирового разума, в реализации которого биологические мотивы жизни "сжигаются" инстинктом смерти в духовную энергию созидания высших форм культуры. таким образом, представление о существе исторической расы рассматривается в качестве реализации объективных целей мирового разума в субъективном разуме отдельного индивида.

Основным законом существования мирового разума является действие мирового глобального процесса расообразования. Человеческая раса, в отличие от биологических видов природы, формируется не под воздействием эволюции, а под воздействием накопления и ассимиляции в расовой культуре опыта преодоления разрушительного действия инстинкта смерти. Например, в современной российской культуре наиболее значительные рубежи истории связаны с военными победами, единственным подлинно-самостоятельным опытом новой расовой организации, где в отчетливой форме проявляется вся зачаточно созидательная функция объединяющего действия духа войны. Впрочем, эти военные достижения были основными и в советский период власти.

Национальный принцип русской истории состоит в постепенном переходе от народных традиций, где действует дух замкнутой патриархальной общины, в исторические события, определяющие дух расы как мировой дух. Собственно, этот процесс начал происходить уже в период власти династии Романовых, когда образуется язык новой исторической расы, поскольку, на наш взгляд, в церковно-славянском языке полностью отсутствуют исторические рациональные мотивы сознания. Это особенно заметно в характере литературного стиля Грозного, где попытка выйти за пределы патриархальных представлений мышления часто заканчивается дикой ненавистью к оппоненту, откуда во многом берет свои конструктивные начала стиль большевистских вождей. Можно сказать более определенно: в особенностях стилистики Грозного уже говорит кочевник, соприкоснувшийся с идеей государственности и права не изнутри, а со стороны механических связей мировой цивилизации.

Приблизительная схема развития духа высших рас следующая: в древних цивилизациях дух концентрируется в египетском опыте, в античности он концентрируется в опыте греков и римлян, между античностью и христианством поле исторической расы смещается в арабскую культуру. Наконец, начиная с эпохи Средневековья и кончая Новым Временем, дух исторической расы действует в западноевропейских нациях. Таким образом, центр глобального расообразования существует всегда, и даже когда происходит расовая катастрофа, этот опыт не исчезает, а консервируется в отдельные судьбы народов. Например, опыт древнейших цивилизаций был законсервирован в иудаизме, античный опыт - в византийской цивилизации, перейдя затем в русскую культуру. Вероятно, что современная система духовного опыта западноевропейского духа начинает консервироваться в американской динамике цивилизации. Очевидно, что процесс развития исторической расы от группы племен, попадающих в русло событий мировой истории, до существования духовной прерогативы ценностей, занимает века. Содержанием этого процесса является познание разума, в котором заключено откровение единства: разрушительного потока времени и, преодолевающей смерть, духа. Последствием этого сакрального опыта является собственная астрономическая база представлений о человеке как космическом проекте разума. Так, хотя о математике в современном смысле этого слова, трудно рассуждать, скажем, в пределах египетской или шумерской цивилизации (если исключить несколько примитивных задач, переводимых на язык современной математики), - сложность и точность методов изучения астрономических явлений в древних цивилизациях указывает на постижение природы разума до возникновения математики как науки.

С точки зрения глобального процесса расообразования, судьбы древних франков (для нас это русские в проекции нашего времени на Россию) или гуннов ( в нашей системе сравнения расовых катастроф это советские люди), появляющихся в Западной Европе как племена, предшествующие самостоятельной духовной традиции, выражают промежуточные формы антропологической конструкции мирового разума. В процессе усвоения духовного опыта истории происходит надлом традиционных представлений о ценностях, что, первоначально, создает полный хаос в возможности единого понимания истории, свидетелями которого мы являемся. Этот хаос вызван возникновением нерасчлененной полноты духовного первообраза, проникающего в сознание, одновременно, очищенного и от наивных патриархальных представлений и от грубого материализма.

Миф о существовании чистого разума только на первой стадии своего появления "доказанный" средствами науки, перешел в ту степень полноты бессознательного воздействия на глубины психической активности субъекта, где единственной метафизической интуицией становится наш инстинкт смерти. В конечном счете, "скорлупа" научных методов должна была распасться в первородной полноте откровения, где каждый индивид на Земле мог бы почерпнуть из этого космогонического мифа свой бессмертный дух. И действительно, кажется, на Земле больше не осталось такого места, куда бы разум ни проник через современные технологические средства коммуникации. Но именно эта сюръекция многообразия разума, достигаемая через органы чувств, и исследуемая с помощью абстрактных операций рассудка, должна была уступить место чистому откровению разума как метафизике феномена времени. "Чистота" разума есть антропологически, следовательно, механика действия человеческого инстинкта смерти, этого начала метафизической интуиции.

Первое, что мы утверждаем в понимании новой расовой психологии субъекта, - это различие между частью психики, где доминируют соматические процессы, и процессами, протекающих в активности перехода индивидуального инстинкта смерти в духовный опыт сознания. Социальная система в эпоху расовых катастроф становится замкнутым циклом поведенческих функций массовой психологии в полной самодостаточности коллективного инстинкта самосохранения: индивида, группы людей, населения. В результате, появляется тип quasi homo, который полностью лишен субъективного основания разума, где ощущения и восприятия quasi homo, его интеллект становятся частью механического воспроизводства вчерашнего опыта разума, оперирующего не столько знанием о природе (критерием которого является целостность рационального понимания), сколько догматическим представлением о ней (хотя и этот период в наше время, кажется, уже в прошлом). В этом смысле, Ницше выступает как гуманист, оставляя в своем мифе о сверхчеловеке место архаичному расовому опыту и, собственно, этот расовый опыт средневекового миросозерцания он пытается совместить с переходом европейской цивилизации в фазу расовой катастрофы. Чтобы понять современную нам эпоху через осознание философии Ницше, мы еще раз подчеркнем идеологическую близость в истории философии Плотина и Ницше, где каждый по-своему выступает как последний представитель великой метафизической школы мысли: античной и западноевропейской. Плотин заканчивает отступлением к египетской магии, этому центру духовного опыта древних цивилизаций, Ницше отступает к возрожденческому миросозерцанию, пронизанному средневековой верой в человеческую личность, в которой дух отображает присутствие абсолютной силы индивидуальной воли человека, превышающей способность ее осознания.

Таким образом, основным предметом рассмотрения метафизики глобального расообразования является коллективный и индивидуальный инстинкт смерти, а также способы их преодоления в рациональной конструкции эстетического феномена. Эстетический феномен, следовательно, есть ближайший к феномену времени онтологический материал рассудка. Рассудок при этом никогда не является самоценным в отношении действия разума, но наоборот, составляет его средства связи с нашими органами чувств. Кроме того, тип противоречия нового расового сознания не может ограничиваться противоречиями чисто логического характера, поскольку логика выражает самый стабильный и устойчивый массив описания традиционных представлений, тогда как последующая расовая катастрофа может не оставить на них камня на камне. Основой нашего метафизического противоречия является сюръективный материал коллективных представлений о смерти. Другими словами, наш инстинкт смерти вступает в противоречие с представлениями о смерти всего предшествующего опыта мировой цивилизации. Этот тип противоречия уже прошел период "молодости" в авангардных течениях искусства и политики, когда громили традиционный духовный опыт на основании острого переживания полноты отрицания традиции (европейский нигилизм), но чистое отрицание непродуктивно, и непродуктивно оно, в первую очередь, со стороны стратегических перспектив разума. К этому отрицанию, в период расовых катастроф, примазываются разного рода варвары, выдавая свое вожделение жизни за свободу, а племенную активность - за проявления разума.

У истоков рациональной конструктивной силы отрицания, безусловно, следует видеть метод мышления Гегеля. Это не примитивное отрицание двух последних веков, где экономические суррогаты разума или волюнтаристские представления ценностей разрушают полноценность психической жизнедеятельности человека. Под философией Гегеля следует понимать стратегическую перспективу разума, чья онтологическая данность была воспринята в дальнейшей истории философии поверхностно. Вообще, предметом философии является наиболее разрушительное для коллективных представлений предметность мышления. Такова, в целом, задача мышления, - находить и исследовать предмет, выражающий отрицание представлений рассудка в силу духовной познавательной способности разума. То, что разум, в нашем случае, выступает во взаимодействии с бессознательным, не должно каким-то образом влиять на единственно-правильный подход в его понимании, когда мы исходим из метафизической интуиции инстинкта смерти. Наибольшая разрушительная сила инстинкта смерти состоит в том, что его нельзя представить, - он длится как целостный духовный акт в психической организации субъекта.

Начиная с Декарта, где дух противопоставляется материи в строгой модели механического деления и взаимодействия, метафизические вопросы теологии оттесняются руслом метафизики вопросов научного содержания. Единство Бога здесь, конечно, доказывается, но так, что методы доказательств требуют все большей близости к науке. У Декарта до этого еще далеко, но современный позитивизм довел эту линию развития до утверждения, что существует только наука, тогда как все остальные феномены сознания должны доказываться только определенным научным методом. К кризису европейских наук привел не сам ход развития науки, а ускользание существа метафизических вопросов из науки в сторону того, что получило название "европейский нигилизм".

Отличием новой космологической метафизической интуиции познания от метафизики Нового Времени является сознание поля реальности феноменов, которые отображает интенсивная деятельность инъекций инстинкта смерти субъективного опыта духа, открывшаяся в пост нигилистическую эпоху. Трансцендентальное бытие, собственно, организовано как моральное поле вопросов и, как следствие, космологических законов, где дух и материя строго противоположны в соответствие с библейским представлением о творении. Таким образом, субъективность и объективность этого традиционного поля ценностей образуют другой исторический тип мышления. У Канта мы находим новое понимание метафизической реальности разума как пространственно-временной субстанции, однако, поскольку это сознание "я" остается под влиянием научной механики своего времени, оно не только допускает существование бога, но и постулирует его как условие морального сознания вообще. Известно, что Гегель критикует трансцендентальное представление о разуме как конечную область действия рассудка по отношению к рациональной структуре понятия, то есть, другими словами, ставит вопрос о существе чистого разума в новом, историческом плане его активности.

Я рассматриваю разум как субстанцию феномена времени, который идентифицируется в нашем переживании в инъекции инстинкта смерти. Это именно инъекция, а не созерцание, представление, и, очевидно, не категория или понятие, выражающие вторичные конструкции потока становления сознания, в которых рассудок образует защитный слой отношения к разуму. Особенности потока инъекции инстинкта смерти создают среду ощущений и восприятий очень близких к языческому и античному переживанию реальности, однако и язычество и античность сводит этот поток к политеистической мифологии, где каждая отдельная грань потока идентифицируется с каким-то представляемым объектом, антропогенным или морфогенным. Именно эту близость архаичному переживанию расового бессознательного Ницше взял за основу своей метафизики воли к власти. Происходит нечто подобное "клинической смерти" живой энергии расового духа, когда в философии, - мы, имеем ввиду, философию Плотина и Ницше, возникает от начала до конца единая метафизическая картина всего пути духовного развития великого мифа от его возникновения до гибели. Вся полнота сюръекции исторического опыта разума образует здесь некий конгломерат, метафизический мусор, поскольку инъекция инстинкта смерти есть, первоначально, мистика новой энергии созидания духовного пространства. В философии Плотина и Ницше можно наблюдать, как классическое мышление распадается, дробится, сюръективируется в эклектический конгломерат разрушенного тысячелетнего представления единства великого мифа, ибо, действительно, в глубинах бессознательного человека происходит нечто подобное сдвигам тектонических плит Земли, где "плитами" являются устойчивые представления даже не веков, а тысячелетий (например, если условно полагать начало происхождения мифа о разуме в VI-V вв. до н.э. в мифе о древнегреческом Логосе, то это представление существует около 2,5 тыс. лет, тогда как миф о существовании единого божественного начала мира, если условно принять его начало в реформе фараона Аменхотепа (Эхнатона), то есть ок. 1,5 тыс. до н. э., то это З,5 тыс. лет). Но если апофатический принцип философии Плотина имеет целью доказать существование божественного начала мира, то нигилистическая эстетика Ницше стремится очистить метафизику разума от традиционной научной методологии, чьи предпосылки содержатся в архаичных представлениях о бытии. Таким образом, идея Ницше о существовании высшего типа человека есть задача ликвидации "костылей" науки субъективного разума, когда разум переходит из области чувственной и умозрительной в область расообразующего начала бытия, то есть становится непосредственной волей человека высшего типа.

Раздел 3

О ПРОИСХОЖДЕНИИ HOMO SAPIENS

Глава 7

РАСА КАК МЕТАФИЗИЧЕСКИЙ ПРОЕКТ РАЗУМА

Современное научное понятие "раса", на наш взгляд, влечет за собой все многообразие предрассудков по отношение к природе разума, которое свойственно эмпирической философии. Эти предрассудки связаны с субъективной природой представления, которое определено в поле категорических суждений об исследуемом предмете. Представление зависит от чувственной картины реальности, поэтому всякое суждение интеллекта протекает в проекции на подтверждение в нашем опыте восприятий и ощущений. Природа восприятий и ощущений, а также сила аффектов, взрывающих эти ощущения и восприятия изнутри, то есть сам волевой акт, - это, так называемая, человеческая природа в самом человеке, нас должна интересовать мало, поскольку за ней скрывается отчетливое стремление к выживанию животного существа человека. То, что это биологическое существо подвержено эволюции, бесспорный факт, однако разум не является продуктом эволюционного происхождения в силу постоянного экстремального взаимоотношения с духовным опытом, насколько разрушающимся под воздействием расширения знания о мире, настолько и восстанавливающимся в процессе нахождения новой истины объективного содержания разума.

Наука, как известно, следует классификации рас в соответствии с теорией биологической эволюции, однако духовный опыт человека кардинально отличен от законов биологической природы именно с точки зрения глубинных побудительных мотивов бессознательной психики, отличающих человека от животного. Наше утверждение состоит в том, что духовная ориентация субъекта подчинена бессознательной работе инстинкта смерти, причем, если в отношении комплекса биологических влечений мы рассматриваем сознание смерти как инстинкт, то в отношении интеллекта мы полагаем, что речь идет о поле сознания или, другими словами, об абстрактной системе понимания происхождения духовного опыта субъекта. Поле сознания и инстинкт взаимодействуют через объективные закономерности выживания биологических видов, если речь идет о любом инстинкте, за исключением инстинкта смерти. Заметим, что, вероятно, не только человек обладает этим инстинктом, но и высшие виды млекопитающихся, такие как слоны и киты, также обладают этим инстинктом. По крайней мере, известны случаи поведения слонов и китов, которые можно рассматривать как своего рода "похороны" сородичей, что дает возможность предположить существование иерархии в отношении этого инстинкта не только в среде людей, но и животных, в зависимости от возрастания уровня высшей психической деятельности.

Таким образом, расовый принцип ценностей выражает начала высшей психологии или, можно сказать, начала субъективного мышления в пределах отображения духовного феномена в область чувственных восприятий и ощущений (сюръекция инициации духа) и в область разума (инъекция инициации духа). Инициацию духа мы рассматриваем не просто широко, а метафизически глобально, когда проникновение космической энергии в наши органы чувств переплавляются инстинктом смерти в пространство потока бессмертного первообраза начала бытия. Этот процесс переплавки и есть инициация непосредственно. Если в эпохи, где доминировали высшие ценности, существовали эффективно действующие государственные институты, в которых инициация была частью образа жизни человека: жречество, церковь, медресе и другие религиозные структуры, где низшая психология человека насильно подвергалась воздействию сакральной духовной энергии, то в эпоху расовых катастроф подобные институты активной деятельностью человеческих масс.

Заметим, что индивид в одиночку не способен генерировать свою психическую энергию в духовный опыт. Это обусловлено необходимым минимумом существования коммунитарной системы, где возникает и реализуется информация об особенностях духовного феномена в данный момент времени. Среда это коммунитарной системы духовного опыта мировой цивилизации - человеческий язык. Человеческий язык, как и сам человек, способен достигать высочайшего содержания духовного опыта и, наоборот, деградировать до самых примитивных технологических потребностей социума, что происходит в наше время. Причем, эти провалы происходят буквально за одно-два столетия, когда от философии Гегеля, этой исторической вершины достижений разумного духа, до современных интеллектуальных инсинуаций происходит постепенный катастрофический обвал традиционных представлений о ценностях. В метафизическом смысле, постепенно исчезает расовое пространство, в котором регенерируется духовная энергия.

Одной из основных научных предпосылок понимания явления расы было представление, что тип homo sapiens возник в определенных биологических признаках около тридцати тысяч лет назад и, в целом, не менялся с этого момента. Здесь мы встречаем неизбежность действия стереотипов представления. Но эти стереотипы свойственны, в целом, в основном, науке, до последнего момента сопровождающей метафизическую историю разумного духа. Заметим, что аналогичным образом действовала и религиозная система образующейся схоластической мысли в первый период своего возникновения, когда категорически исключала возможность влияния античной мысли и античной культуры на процесс формирования самостоятельного расового пространства. В основном, здесь концентрировался опыт арабской энергии расового поля (Аль-Конди, Аль-Фараби и Авиценна), проникающей в Западную Европу со стороны смещения мирового глобального расообразования на Север Евразии, а также было значительно влияние иудаизма (каббала, Моисей Маймонид).

Возвращаясь к охвату одной расой нескольких судеб исторических народов, мы акцентируем исключительную способность разума действовать не только в области действия интеллектуально законченных логических схем рассудка, но и проникать в бессознательное, устанавливая в нем свою власть через скрытые механизмы действия инстинкта смерти. К этой способности мирового разума разлагать человеческие орды следует отнести особенность расового духа восстанавливаться после погрома варварами в обновленном пространстве ценностей. Восстанавливается, собственно, инфраструктура накопленного духовного опыта, а в расах патриархальных даже возникает новое интенсивное духовное поле. Метафизически, следовательно, раса есть отображение некоторого космического проекта жизни на Земле, реализующегося мировым разумом в соответствии со способностью человека воспринять определенный рубеж рационального знания. Расовое пространство, таким образом, сводится к опыту морального сознания, полученного в результате преодоления инстинкта смерти. Если со стороны этой проблемы рассмотреть результат исследования психоанализа, то станет ясно, что искать причины психических отклонений человека необходимо не в психических комплексах, а в прямо противоположном, то есть в невозможности ответить перед своей совестью на главный вопрос: что, собственно, может противопоставить человек своему отчетливому сознанию смерти? Этот онтологический вопрос не ограничен какой-то национальной или биологически-расовой принадлежностью человека.

В анализе сравнения расовых катастроф мы оцениваем современные позиции эволюционной теории, обоснованные наукой, равносильными позициям ветхозаветного откровения в раннем Средневековье. Так, в обоих случаях имеет место резкое сужение ранее существовавшего опыта высших ценностей истории, и противопоставление ему новой концепции человека, ранее не существовавшей в традиции: в первом случае, человека сотворенного, во втором случае, homo sapiens. Заметим также, что тип возрожденческого человека никак нельзя назвать рациональным человеком, как и поздний ветхозаветный иудаизм глубоко отличается от раннего христианства. Но уже дух высокого средневековья, начиная исследовать самостоятельный опыт субъективного разума, одновременно возвращается к аристотелевской иерархии природы и мирового ума. Восстановление духовной прерогативы разума, пролегающее в изучении мирового ума Аристотеля, развивается в русле рассудка христианского откровения. Именно в этот момент мировой глобальный процесс расообразования смещается от арабкой цивилизации в сторону Западной Европы. Длительные периоды крестовых походов в Азию, с целью освобождения христианских святынь, образуют устойчивый инициативный узел двух рас, зарождающейся, - в Западной Европе, и вырождающейся в процессе расовой катастрофы, в арабском халифате. На западе Европы идет процесс смешения рас, как это всегда происходит в момент расовой катастрофы, в то время как с севера в нее поступают новые европейские племена норманнов. В результате этого биологического смешения и культурного объединения, формируется та фаустовская душа, о которой Шпенглер рассуждает как о душе новой расы.

Обзор возникновения исторических рас приводит к мысли о последовательной реализации в их судьбе целей мирового разума. Метафизическим основанием глобального расообразования является проекция жизни человека на Земле как космического проекта, осуществляемого мировым разумом. Отличие человека от остальной флоры и фауны Земли состоит в его способности создавать искусственные орудия познания разума и "прорубать" ими дорогу в постижении законов Вселенной. Этот принцип глобального расообразования можно найти и в опыте разума первобытных рас. Так, можно сослаться на современные научные гипотезы, объясняющие происхождение наскальных рисунков эпохи палеолита грота Ласко во Франции. Француженка Шанталь Жеге-Валькиви, используя астрономическую логику, воссоздала карту неба последнего периода палеолита. Сравнив ее с рисунками первобытных людей, она заметила, что карта совпала с изображениями в гроте. Вторая часть гипотезы состоит в том, что сами первобытные художники были наиболее "профессиональными" охотниками, а не "поклонниками красоты", то есть возникновение эстетического созерцания зависит от осознания меры агрессии инстинкта смерти, движущего существом человека. Таким образом, можно предположить, что уже в самых начальных первобытных мифах человечества отобразилась эта проектирующая инициативная база мирового разума, фиксируемая в эстетическом опыте как преодоление индивидуального инстинкта смерти путем постижения законов Вселенной средствами духовного овладения окружающего человека пространством. Миф, следовательно, выражает несколько критериев существования расы:

1. Поиск преодоления индивидуального инстинкта смерти через формирование эстетического восприятия, отображающего сознание бессмертного духа в понимании законов мирового разума;

2. Подчинение действия биологической системы "человек" космологической системе "разум" через активное преодоление энергии инстинкта смерти в бессознательной психике;

3. Утверждение расы в кастовой системе: первобытных охотников, если рассматривать доисторический период глобального расообразования, и в кастовых союзах - в опыте исторических рас.

Основным содержанием активности всякой человеческой расы является утверждение в ее существовании элементов нового опыта разума. При этом, достижение этих новых элементов (граней) разума достигается, первоначально, через утверждение самой расы на Земле как нового проекта мирового разума. Как мы видим, реализация проекта начинается издалека, и в этом проекте участвуют несколько народов. В эпоху расовых катастроф, когда происходит взрыв упорядоченной структуры расового опыта, разрушительное действие инстинкта смерти вновь "всплывает" из бессознательного, начиная влиять на повседневную жизнь людей. Таким образом, история глобального расообразования подобна спирали, а не прямой, поскольку всегда сохраняются проекции сюръективного опыта предшествующих расовых уровней сознания. Генетическое взаимодействие инициативных узлов расообразования: египетско-еврейской, египетско-греческой, греко-римской, китайско-японской и других проектов реализации исторических рас происходит в результате биологической мутации: жречества, вождей, аристократии, тогда как технологическая взаимосвязь осуществляется в качестве освоения механического опыта достигнутого разума.

В отношении причастности отдельного человека к мировому разуму мы находим движение воли, которая передает свой духовный опыт созидания другой воле в откровении движения в рациональных гранях разума. Но разум есть также и бесконечное множество отображений восприятия времени в гранях многообразия явления духовного феномена. Присутствие в бесконечном потоке времени духовного первообраза есть самое разрушительное переживание для психики. Заметим, что Лейбницу принадлежит первенство в западноевропейской истории философии, - возвращения метафизической интуиции мысли к платоновской идеи об исключительной способности интуиции восприятия времени воспроизводить бессмертный образ реальности. Так, монада Лейбница, являясь неделимой субстанцией субъективного духовного опыта, в отличие от механической взаимосвязи субъекта и объекта у Декарта, содержит простейший подход в понимании сюръекции и инъекции духовной инициации рационального первообраза бытия. Механическая связь рациональных феноменов требует подтверждения в эмпирических фактах, тогда как в немецкой философии возникает та новая сфера рациональности, где, наоборот, эксперимент вторичен по отношению к утверждаемому положению субъективного знания.

Метафизическое понимание расы предполагает, что духовный опыт человека есть осознание конечности всех субъективных целей перед неизбежным объективным фактом физической смерти. Так, поскольку любая субъективная цель есть продукт определенных коллективных представлений о реальности, то, безусловно, изначально можно выбрать эту цель в сюръективном многообразии предлагаемых интеллектом действий в социальной реальности. Другое дело, что эта цель теряет всякий смысл при элементарной проекции в историческое прошлое, когда в каждой из исторических цивилизаций можно найти ее аналог, так или иначе, идентифицирующийся со схемой поведения индивида. Например, современный экономист, психологически, повторяет все тот же набор интеллектуальных схем, которые были свойственны банкиру XVII в. или эпохи распада Римской империи. Рабочий выполняет психологически-производственные схемы, которые реализовывал рабочий двести или триста лет назад, а в Вавилоне или Египте им следовал его собрат по цеху, по ремеслу, по психологической особенности планирования жизни, где основной ценностью является труд и получаемое за него вознаграждение. Современная власть интеллекта, при условии полного или частичного забвения разума (все зависит от области, которую мы рассматриваем) определяет психологию третьего сословия во всех исторических расах. Поэтому Платон, принципиально, поставил во главе своего идеального государства философов, следующих никогда не повторяемым поискам и открытиям разума.

Возникает естественный вопрос для человека, который привык доверять своим органам чувств и анализировать: а где, конкретно, существует эта новая раса? Здесь проходит граница между социальным восприятием - и переживанием нового духовного пространства. Новые исторические расы никогда не возникают из единства профессиональных интересов, поскольку расовый инстинкт есть военно-дисциплинарная стихия зарождающегося и самоутверждающегося потока мировой воли, где происходит отделение высшего типа человека от низшего. Это деление осуществляется в кастовой организации союзов, которая в самой грубой, варварской форме, была намечена сталинским режимом как объединение людей разных племен в стихийном единстве морали рабов, то есть в производственной системе государства. Так утвердились варварские общины в общине патриархальной, произведя симбиоз системы, где была заложена предпосылка "выплавления" новой расовой психологии. Эта предпосылка состоит в постепенном "стягивании" патриархального пространства расового поля к историческому пространству мирового духа со стороны низших граней разума (производственно-материальные силы). С другой стороны, всякая новая историческая раса способна развиваться только по отношению к развитию современных военно-технологических достижений, и поэтому, так или иначе, формирование нового расового архетипа будет происходить параллельно развитию ВПК. Другое дело, что должна произойти историческая инверсия морали рабов в рациональную мораль, то есть большевистская психология должна быть оттеснена постепенным восстановлением полноценной генетической генерации новой расы, которая возвратит себе собственность под новой идеологией объединяющего духовного единства людей. По крайней мере, так, вероятно, развивались исторические события в Египте после захвата его гиксосами и в Древней Греции в отношениях между ахейцами и полудикими дорийцами. То, что происходит в наше время в социальной инфраструктуре России, есть естественный процесс разложения институтов власти, возникших по отношению к варварской массе рабов. Распадается, в целом, технология принципов оккупационного режима, когда происходит формирование простейших начал психической активности. Совершенствование новых военных технологий - это живая душа исторической расы, поэтому в ближайшие столетия Россия неизбежно будет развиваться в направлении обслуживания государством военно-промышленного комплекса. Исторически, это время можно идентифицировать со Средними Веками в Западной Европе, включая сюда, в частности, частичное оттеснение полудиких советских общин (соответственно гуннов). Нам, правда, пытаются доказать, что при советском режиме были достигнуты значительные успехи в различных областях знания и государственном строительстве, на что следует сказать, что это успехи не советского режима, а умелой эксплуатации большевистскими кланами исчезающего, как шагреневая кожа, патриархального пространства царской России, ведь именно в последние два-три десятилетия исчез последний расовый слой населения, родившийся до 17-го года.

Таким образом, судьба великого мифа о мировом разуме, начав свое скромное движение от утопических проектов узкого круга интеллектуалов эпохи Возрождения, проникла в массы рабов, породив собой процесс расовой катастрофы. Мы находимся в эпицентре этого процесса, где рождается дух новой расы. "Плавильная печь", осуществляющая этот процесс, есть преобразование нашего индивидуального инстинкта смерти в духовный опыт сознания "я" как нового рода материи феномена времени, и, одновременно, это единственно полноценный нравственный опыт, существующий в постнигилистическую эпоху. Кардинальное отличие разума в постнигилистическую эпоху от понимания разума в истории философии до традиций европейской нигилизма, состоит в невозможности идентификации высшей психической деятельности с представлением о боге, о божественном, что составляло неделимую субстанцию теории и практики высшей психологии субъекта до-нигилистического периода.. Хотя следует заметить, что, например, египетский язык иероглифов не содержит представления о боге в том смысле, который вкладывает в него религия.

Мы видим, что дух не является некой извечно данной силой человеческой души для поддержания в ней стойкости и мужества человека. Работа по созданию духовного пространства является самой трудной и самой разрушительной для человеческой психики, что и послужило причиной появления различных кастовых систем в истории, чья задача состояла в изоляции этого разрушительного процесса созидания духовного пространства от больших масс людей. Разрушение кастовых систем в эпоху расовых катастроф, как мы видим, приводит человечество к деградации и полной утрате каких-то моральных и нравственных ориентиров в истории. В эпохи власти высшей культуры в истории человечества, массы получали дозированную духовную энергию, однако и ее было достаточно, чтобы поддерживать бодрый дух и веру в жизнь, причем, каждый народ вырабатывал собственную методологию духовной инициации. При этом, во всех исторических кастовых системах, как, впрочем, и в доисторических, присутствовали обязательные составляющие расообразования: поле сознания смерти, миф как расообразующее начало, причастность к сакральной духовной энергии жизни.

Гуманистическая традиция, как известно, вырабатывала свои позиции через антикастовую систему взглядов и представлений о разуме. Утверждалось, что люди равны перед богом, что в принципе так и есть, если учесть, что процесс образования всякой новой расовой организации происходит в результате глумления над системой традиционных базовых представлений о ценностях. Но всякий период глумления над родовыми ценностями имеет ограниченный период времени, поскольку в определенный момент, когда практически вся расовая инфрастуктура ценностей разрушена, начинается процесс шизофрении интеллекта, утратившегося взаимосвязь с реальным представлениям о разуме. Идеи социального равенства, развивающиеся параллельно представлениям о новом содержании разума, прежде всего, конечно, в результате научных открытий, создали достаточно разветвленную сюръективную систему представлений об обществе, которая наиболее нелепо и по-варварски реализовалась в странах, далеких от исторических путей развития мировой цивилизации. Аналогичным образом, как мы знаем, развивались представления о едином боге в Западной Европе, между Темными Веками и ранним средневековьем, где великий миф наложился на разрозненные верования в различных племенных богов и постепенно слился с ними. Именно слияние патриарахально-коллективных представлений с вклинивающихся в них откровением нового великого мифа, создает реальную новую систему образования психической связи, коммунитарной информационную взаимосвязь, где формируются стратегические перспективы мирового разума.

В отношении современных событий метафизики расообразования мы утверждаем, что он образует новую психологию сознания первообраза разума. Человеческий инстинкт является потоком, поэтому каждая грань разума имеет двойственную природу: коммутатирует с восприятием и ощущением в качестве чувственной достоверности реальности и, одновременно, переходит в группу аффектов, образующих своего рода максимумы и минимумы этого потока. Членение этого потока или, можно сказать узлов феноменов времени, отображает некоторые энергетические уровни, где инстинкт смерти переходит в человеческий дух. По крайней мере, в этой сложной работе метафизического поля присутствует два момента реальности: первый, чисто-исторический, указывает на существование некоего сингулярного расового архетипа, от которого ветвятся коммутативные связи дальнейших расовых видов, а, во-вторых, на периодическое приведение этой системы в состояние хаоса (расовые катастрофы). Вероятнее всего, состояние хаоса, возникающее в этой системе, является результатом разных причин, но основная причина состоит в действии "перегрузки" или "недогрузки" инстинктом смерти остальной группы влечений, что приводит к разрушению целостности психической структуры. Результатом этого разрушения, как известно, являются разного рода психические и физиологические отклонения человека, то есть психические заболевания.

Неразумно обвинять в варварстве людей средневековой психологии или даже первобытных людей на том основании, что они не владеют современными знаниями и средствами научных технологий массовой цивилизации. Ведь, аналогично, какой-нибудь интеллектуал через две-три тысячи лет заявит (если, правда, человечество сохранится как вид), что мы были "дикарями" по отношению к тем технологическим достижениям, которыми владеет его эпоха. Человеческому интеллекту свойственно следовать не за истиной откровения духа, а за фактами, за вновь формирующейся системой представлений, которая постоянно отстает от развития пространства ценностей мирового разума. Те, кто столетия назад были варварами, становится авангардом новой истории, а те, кто, казалось, владеет прочно властью над миром, постигает историческое забвение. Факты же - это свободная игра интеллекта по тем правилам, которые в массовом обществе и в истории человеческих масс устанавливаются не в соответствие с разумом, а в соответствие с идеологической конъюнктурой, когда в результате расовой катастрофы власть начинает переходить от одного клана quasi homo к другому. Так было в последние века существования Римской империи, так было и в среде германских варваров, оказавшихся в поле воздействия античной цивилизации.

То, что направлено против рациональных начал человеческой природы в массовой цивилизации, - это ложная установка на восприятие жизни как своего рода театра развлечений, наслаждений, где эти радости необходимости либо заработать, либо добыть каким-то риском по правилам этого массового общества. Изначально, здесь не указывается человеку на то, что его жизнь конечна, то есть отсутствует принцип, который пронизывает все формы высшей психической деятельности субъекта истории. В результате, в наше время на Западе в христианских храмах часто звучит массовая музыка (известных рок групп), как бы символизируя окончательное завершение пути духа расы, а разного рода композиторы и певцы, противопоставляющие свою фавническую музыку исторической морали и нравственности, получают звание рыцарей.

Следствием расовых катастроф являются глубокие социальные потрясения. Фактически происходит слом традиционных представлений, слом единой системы ценностей, что часто оказывается не под силу пережить достаточно большому количеству людей. Так, в современной России неврастения и истерия, различного рода шизоидные психические расстройства вызваны сломом единых коллективных представлений о государстве, о коммунистическом будущем, о социальном равенстве и справедливости. Поскольку большая часть людей, в основном, способна активизировать в себе только опыт органов чувств и аналитические средства интеллекта, то эта социальная катастрофа стала непосильным ударом для их психики (сюда, в частности, следует отнести и современное психическое состояние русско-советской интеллигенции). Чтобы выйти из этого продолжающего процесса распада, который, впрочем, протекает на всем постсоветском пространстве, - в меньшей степени, в Восточной Европе, которая ближе к последним достижениям высшей исторической культуры, в большей степени - в азиатских странах бывшего СССР, - существует задача объединения людей новой расовой организации. Так, каждый народ имеет внутри себя ту нравственную элиту людей, которая не только не была сметена этой социальной коллизией, но и, наоборот, должна была выявить свою реальную сущность по отношению к подлинному духу истории.

Мы уже идентифицировали реальное положение российской исторической реальности с периодом, который мы определяем как аналогичный раннесредневековому в Европе. Суть раннесредневековой исторической реальности состоит в катастрофическом сломе патриархального быта народов и племен, проживающих на территории Западной Европы, вызванного распадом Римской империи. При этом наиболее разрушительной оказалась реконструкция собственных фрагментов расовой инфраструктуры, возникшей в результате взаимодействия с римской цивилизацией в течение нескольких столетий. Она была полностью варваризирована племенами, наступающими с Севера и Азии. Нечто подобное происходило и в России Советской, где многочисленные кочевые племена постепенно слились с осколками русского народа. Этот процесс евгенической деструкции патриархального расового архетипа можно наблюдать по фотографиям, где явно прослеживается антропологическое изменение "лица" власти в сторону одичания, по фактам резкого прекращения строительства жилых домов (кочевнику они не нужны) в первые десятилетия советской власти, по огромному потоку эмиграции, сравнимой, вероятно, с эмиграцией ахейцев из Древней Греции, захваченной дорийскими варварами. При этом дикость обнаружилась практически во всех народах, в том числе, к сожалению, и в самих русских.

Основной функциональной особенностью поведения quasi homo является крайне низкая энергетическая активность инстинкта смерти и, следовательно, активность духовной жизни. Все основные функциональные связи психики, все психические потоки, протекают в области бессознательного, которые, так или иначе, задействованы в социальной организации, где высший энергетический резервуар психики не востребован. Но поскольку моральные начала жизни всегда строятся на активности инстинкта смерти, ибо мораль есть не регламентация интеллектом поведения человека, а результат целостности функционирования психики, то социальная поведенческая функция субъекта "разрывается" со стороны реального непонимания объективной задачи разума. Причина разрыва состоит в исключении в массовом обществе трансформации в инстинкте смерти космической энергии как фундаментального условия полноценного существования человека. Космическая энергия проникает в бессознательное через инстинкт смерти и образует непосредственный материал для формирования субъективного духовного опыта. Таким образом, метафизически, расовое сознание отображает непосредственную взаимосвязь космической энергии, проникающей в бессознательное через инстинкт смерти, с основными функциональными связями субъективности. Мы говорим о космической энергии, а не о космологических законах, поскольку после осознания относительной строгости механических процессов классической механики в современной науке, объяснения области взаимодействия духовного опыта субъекта и знания объективных космологических закономерностей были прерваны после философии Гегеля. Исчезли, можно сказать, известные методологические подходы к возможности этого исследования, ибо метафизика перешла из научной в другую область, которая была определена как отсутствие возможности исследования стихийно возникшего расового пространства. Последний, наиболее продуктивный принцип исследования нового понимания структуры материи выразился в современном математическом анализе в теории отображений, которая, в целом, состоит в операции математическими множествами и топологическими структурами. Здесь сюръективные и инъективные грани отображений достаточно близки к постановке вопроса об исследовании материи в новой конструктивной элементарности сознания. Однако, поскольку мы рассматриваем вид материи феномена времени, который отличен и от органической и неорганической материи, то, исторически, целесообразно определить этот род материи как духовное явление разума.

Целью метафизического исследования расовой организации психики является понимание духовного феномена не как области божественного откровения, а как сферы откровения рационального. Научная метафизика в этом смысле становится препятствием для понимания этого откровения, поскольку требует экспериментального доказательства. Возможно, правда, что определенное изменение принципиальных подходов науки даст возможность исследовать действие в бессознательном инстинкта смерти, однако для этого потребуется кардинально изменить систему представлений о духовном феномене как материале мистики и предрассудке прошлых веков. Реально, духовный феномен сохраняет в себе взаимосвязь с нашей бессознательной памятью всего духовного опыта развития человечества. Возможно, что именно из этой материи возникали начала исторической морали, когда в решающие минуты опасности сознание выдает алгоритмы для поведения субъекта. В ситуациях, когда жизни ничего не угрожает, то есть, как правило, в стабильной социальной системе, инстинкт смерти пассивен, но следствием этой пассивности является постепенное возникновение психопатологии, вызванной недостатком переживаний духовной реальности.

Следствием разрушения одного исторического расового типа человека и, одновременно, отсутствие какого-то другого, становится возникновение феномена quasi homo. Фактически, появляется такая механическая поведенческая функция субъекта, которая никак не касается бессознательной энергии инстинкта смерти, что влечет за собой утрату прямо-противоположного, то есть полноценного инстинкта самосохранения. Таким образом, следует кардинально различать инстинкт самосохранения, воспитанный в социальной организации реальности, и инстинкт самосохранения, являющийся следствием действия в глубинах психики расового бессознательного. В первом случае, речь идет об искусственной регламентации поведения, своего рода суррогата кантовской этики, доведенной quasi homo до абсурда. Во втором случае, речь идет о наличии в человеческой психике высших побудительных мотивов, которые нельзя описать социальной этикой.

Инстинкт самосохранения, воспитанный расовой психологией, исторически, является прерогативой аристократии, когда она выражает волю нации или народа. Но в русской истории аристократии не существовало, то есть не существовало адекватного сознания истории, поэтому здесь, реально, отсутствовал этот высший инстинкт самосохранения, определенный в поле сознания смерти. Раса, где отсутствует исторический инстинкт, является патриархальной, и наоборот, патриархальная раса не обладает высшим инстинктом самосохранения, что и стало причиной катастрофы разрушения Российского государства в начале века. В патриархальной расе доминирует не разум, а различные этнологические формы традиции, построенные на опыте чувств и интеллекта. Поэтому когда патриархальная раса втягивается в поток исторических событий, она теряет свои защитные функции, обеспечиваемые со стороны вложения духа в замкнутый ритм природной жизни. Последние такого рода кардинальные изменения происходили в России, где русский народ подвергся атаке технократической цивилизации по всем "фронтам": на религиозном - попытке построения новой "религии" коммунизма, на расовом - последовательном геноциде, на государственном - оттеснение от власти людей, обладающих элементарной предрасположенностью к высшей психологии. Все эти трагические события характеризуется тем, что патриархальная расовая составляющая русского народа не была в состоянии выдержать удар со стороны собственной появившейся инфраструктуры активности quasi homo, формирующей как своего рода сюръективный "авангард" возникновения зачатков цивилизации. Впрочем, пример русского народа - это только один из большого количества примеров атак массовой культуры на культуру расовую, когда процесс усвоения технологических навыков цивилизации происходит ценой забвения ограничительного действия центрального инстинкта смерти.

Переход научной метафизики в метафизику глобального расообразования осуществляется через европейский нигилизм. Подчеркнем еще раз, что речь идет о европейском, а не о русском нигилизме, поскольку ценности европейского нигилизма ориентированы на действие высшей психологии, тогда как ценности русского нигилизма, наоборот, на активность низшей психической деятельности. В русском нигилизме возникло и развилось то, что следует рассматривать как окончательную победу кочевника над крестьянином, когда "цивилизованный" кочевник выступает со стороны "прогрессивной" производственной активности мировой цивилизации.

Любой инициативный узел расовых потоков, где умирает и зарождается расовый архетип, можно исследовать только в истории мифа. Оплот научной метафизики, связанный с верой в технический прогресс, как мы видим, катастрофически потерял популярность во второй пол. ХХ века в связи с соприкосновением научного сознания с космологическими законами, которые выходят за пределы известных возможностей представления эстетических канонов возрожденческого сознания, этого фундамента науки Нового времени. Не столько вера в науку иссякла, сколько она была оттеснена на второй план глобализмом новой метафизической природы разума. Научное понимание разума все больше сводится к исследованию динамических систем хаотического образования материи.

Метафизически, историческая раса только условно имеет центр. Фактически, процесс глобального расообразования представляет собой поле, которое в определенном географическом месте имеет большее напряжение (за счет концентрации инстинкта смерти и, следовательно, духовной плотности энергии) или меньшее. Например, очевидно, что научно-технический прогресс на несколько порядков присутствует в меньшей степени в джунглях Амазонки, чем в Нью-Йорке, однако примитивные грани разума научно-технического прогресса присутствуют практически везде на Земле. Аналогично, в свое время идея единого бога, в некоторых случаях персонифицированная во множестве его индивидуальных проявлений, постепенно охватила все народы Планеты: христианство, мусульманство, буддизм, иудаизм - эти религии, так или иначе, стали базовой системой монотеизма, сменившего политеизм. Поле монотеистического мифа, следовательно, распавшись на несколько расообразующих потоков, в действительности имело единый центр глобального расообразования, постепенно сместившийся в Западную Европу (первоначально, монотеизм возникает в иудаизме, а затем концентрируется в исторической активности в исламе). Вполне вероятно, что народы и племена (например, в Америке в XVI-XVII вв.), которые не успели перестроиться в русло нового расового потока, подверглись геноциду. С другой стороны, если, скажем, проанализировать веру ацтеков, то мера жестокости их культов была реальной объективной причиной поддержки коалиции индейских племен, испанских колонизаторов. Поэтому, если какая-то раса "отстает" в процессе глобального расообразования, то она очень часто становится предметом агрессии со стороны других рас, и этот процесс, вероятно, уходит в отдаленнейшие доисторические времена, как, впрочем, уходит в эти отдаленные времена и процесс расовых катастроф, когда примитивные племена, наоборот, нападают на расы, стоящие на более высоком уровне развития..

Возможно, что древнейшие артефакты неолита (например, урны из захоронений вблизи Шопрона в Венгрии или древнеегипетские сосуды додинистического периода) содержат в системе своих художественных орнаментов впечатления от расовых катастроф эпохи палеолита. По крайней мере, возвращение эстетического восприятия к геометрическому рисунку должно выражать протест художника против примитивного "технократического" периода цивилизации, где известные формы разума практически полностью растрачены, а новые формы еще не зародились. Геометрическая интуиция, геометрическая логика определяет различные формы разума, которые можно найти до его осознанного постижения как средства языка (гераклитовский Логос) или до постановки вопроса о его происхождении (трансцендентальное бытие Канта).

Мы полагаем, что трансцендентальное бытие в действительности "материально", если под "материей" понимать энергетическую систему активности коллективного и индивидуального инстинкта смерти. С другой стороны, возможность "фиксирования" этой энергии зависит от наличия или отсутствия взаимосвязи сознания с историческим духом, поскольку дух истории отображает эту реальность как активность высшей психической деятельности субъекта. Начала "материальности" трансцендентального бытия духа как системы перехода диалектических понятий были разработаны в философии истории Гегеля. Здесь, впервые, мировая история получает статус действия мирового разума, выявляющего цели субъективной воли индивида как объективное отображение коммунитарной системы филиации рас в процессе их развития и исчезновения.

Глава 8

ПРИЧИНЫ КРИЗИСА ИСТОРИЧЕСКОГО МЫШЛЕНИЯ

Нашей целью метафизического исследования духа истории было показать, что духовное существует только в том, где выявлена расовая организация психики субъекта. Одновременно, общая картина исторических событий, проектируемая в активность массовой цивилизации из духа истории, оценивается как процесс расовой катастрофы и рождение новой расы. История есть отношение непосредственной жизни человека к нравственному закону, который действует как свидетельство причастности внутренней жизни субъекта идеи высшего блага. Действие нравственного закона не обнаруживается в массовом обществе, чья инфраструктура построена на скрытом отрицании разума, а в некоторых проявлениях, например, в массовой музыке, на его открытом отрицании, где действует вожделенное чувство низшего человека к полному произволу по отношению к разуму.

Вопрос о восстановлении коммуникации между людьми на основании духовного опыта сводится к возможностям активизации бессознательной энергии инстинкта смерти в состояние видимости субъективных целей, направленных на высшее благо. Дух требует подтверждения в бессмертном, и этим бессмертным мы рассматриваем дискретные инъекции инстинкта смерти, периодически взрывающие известные социальные представления изнутри. Впрочем, эти инъективные "взрывы" провала сознания в бессознательные глубины психики, вероятно, протекают в каждом человеке, однако, поскольку не каждый субъект обладает разумом, то последствия этих взрывов у различных людей различны: одни задумываются над смыслом жизни всерьез, другие спешат подавить эти всплески грубыми наслаждениями или ожесточенным профессиональным трудом. Так, сомнение, из которого исходил рациональный опыт Декарта, в своей бессознательной мотивации содержит подобное накопление инъекций инстинкта смерти, постепенно переходящих в сознание духовной ценности рационального знания. Ясно, что доказать рациональную прерогативу ценностей над известной духовной традицией в историческое время Декарта не представлялось возможным.

Как у первых христиан, появившихся в Римской империи, использующих для доказательства истинности своей веры откровение Ветхого Завета, у социалистов начал европейского гуманизма не было иных аргументов против прав христианской аристократии как образ античного свободомыслия. Никто, правда, не размышлял в тот момент о судьбе греческой культуры в период ее распада, когда, пережив золотую эпоху расцвета, греческая раса полностью разложилась и была порабощена полуварварской македонской культурой. Эти вопросы встали относительно недавно, после появления аналогичных процессов в западноевропейской цивилизации. Однако многочисленные факты аморализма, психических и физиологических отклонений нашли свое отражение в эллинистической литературе как интеллектуальный интерес к распаду психической структуры в момент перестройки расового архетипа бессознательного. Таким образом, вероятно, следует рассматривать расовый тип человека как продукт коммутативной системы, которая связывает психику человека с предшествующим моральным опытом истории не в интеллектуальном действии рассудка, а в метафизическом поле действия разума. Это поле образовано по иной, чем массовая, системе побудительным мотиваций. Понятно, что в традиционной психологии субъекта она понималась как духовная реальность, где объективность отображает присутствие моральной оценки в качестве идентификации сознания с божественным творением мира. Но рациональная традиция не идентифицировала субъективное мышление с известным опытом знания о происхождении мира, а создавала в последние три столетия собственную базу расового архетипа.

Одним из основных положений теории расовых катастроф является утверждение, что субъективный духовный опыт производится индивидуальным и коллективным инстинктом смерти как формирование новых моральных принципов существования. Как оценить анализ, не учитывающий ни позицию чувства, которая сводится к определенному доверию ощущениям и восприятиям, ни позицию интеллекта, требующего определиться в поле известных коллективных представлений о познаваемом предмете в научной области? Анализ, ставящий себе целью выделить духовную составляющую феномена времени, когда история духа идентична расовому сознанию, имеет своей целью доказать, что представления о homo sapiens, которые доминируют в современной науке, стали в наше время анахронизмом по отношению к подлинной сущности разума. В частности, эволюционная теория, рассматривающая homo sapiens как некоторый вид млекопитающегося, исключает духовное происхождение человека как продукта воздействия на него бессознательного инстинкта смерти.

Интерпретируя идею вечного возвращения Ницше как возврат метафизического мышления к архаичному опыту античности, можно понять подлинные истоки европейского нигилизма. Они выражаются в возвращении абсолютной прерогативы эстетического мышления в современную метафизику, что особенно заметно на фоне практически полного исчезновения всякой метафизической мысли в сфере строгого соблюдения научных представлений о сущем. Но возврат к античности тогда, когда метафизика родовой морали аристократии построена на вере в божественное откровение, неизбежно должна была привести к коллапсу всякого традиционного понимания истории. Если в жесткой расовой катастрофе, имевшей место в России, российская знать просто физически уничтожается, то в среде западноевропейских наций аристократия переживает то позорное разложение, которое характеризует римскую элиту последних веков империи. Мысль мягкой расовой катастрофы начинает возвращаться к архаичным представлениям, где она зародилась, то есть к противостоянию античного и христианского духа, утрачивая всякий рациональный смысл, однако достигает простейшего духовного переживания новой расовой организации, необходимой для онтологической перспективы существования.

Нет сомнения в том, что инстинкт смерти является базовым началом психики для возникновения духовного опыта религий всех народов. При этом, чем более очищен этот инстинкт от разного рода примеси упрощающих представлений, тем значительней исторические результаты религиозного духовного опыта. Так, христианству понадобилось переплавить множество исторических сакральных представлений о духе: египетских, иудейских, индийских, персидских и других, чтобы выделить незримую сущность бога-отца, которая творит ум, космос и человека. В отношении своего исторического опыта рационализм прошел только начальный период утверждения в том, что доступно примитивному сознанию: ценность научного знания и мораль как общественный договор. Но эти два примитивных рода ценностей, на которых строилась научная метафизика, были отвергнуты европейским нигилизмом в ХХ веке.

ХХ век мировой цивилизации охарактеризовался погружением сознания в бессознательные процессы явлений, когда простые механические связи социальных отношений, ранее строившиеся гуманизмом в соответствии с отчетливым представлением о научной природе разума, неожиданно были "размазаны" потоком неизвестных разрушительных влечений. То, что мы видим в современных социальных процессах массового общества, можно оценить как катастрофический распад именно гуманистического представления о разуме. Тончайшая прочность механического действия современных экономических отношений, удерживающих мировую цивилизацию от хаоса, не может иметь длительную перспективу, поскольку построена на постоянном оглушении естественной потребности переживания инстинкта смерти разного рода мусором сюръективных ценностей. Массовая западноевропейская культура предлагает, как можно более комфортно прожить жизнь, занимаясь профессиональным трудом, пропагандируя исключительно знание, которое рассматривает разум следствием, а не причиной происхождения мира. Разум как "орудие": производства, морали, договора, веры в будущее - эти эмпирические грани разума, возникшие в качестве временного замещения христианского морального договора и права - на договор и право общественное. Новые племенные силы, взявшие марксизм на идеологическое вооружение, с одной стороны, ликвидировали полностью разложившиеся расовые связи восточноевропейских и некоторых азиатских стран, но, с другой стороны, вместе с ними были ликвидированы и сами нации в том историческом содержании, которое характеризует их духовный принцип существования. На всем протяжении бывшего социалистического лагеря образовалась расовая "воронка", характеризующаяся провалом в отношениях между моральным сознанием и бессознательным поведением человека. В основном, мы видим активность quasi homo, которая определяется как биологически-социальная деятельность в сфере самого примитивного выживания. Все интеллектуальные области жизни: наука, искусство, медицина и другие находятся в кризисе в результате разрушения традиционных ценностей интеллигенции, то есть, представлений о единстве разума и науки. Кроме того, эти племенные силы, в результате расовой катастрофы, присвоили себе и собственность этих наций и народов, породив собой полудикую властьимущую прослойку в среде ограбленных и деморализованных человеческих масс.Рассмотрение исторического духовного опыта расовых катастроф дает нам возможность предположить, что генетическая полноценность расовой базы народов восстанавливается после таких нашествий как большевизм и ему подобные. Ранее я уже оценил гуманистический принцип морали как систему действия морали рабов, где рабской является бессознательная база побудительных мотивов при условии "полной свободы" сознания, то есть свободы в интеллектуальном содержании ценностей. Действие любого исторического сознания свободы имеет смысл только до того момента, когда свобода отстаивается по отношению к чему-либо. Так, пафос христианской свободы действовал ровно столько, сколько было необходимо для очищения от предрассудков античной морали и для ликвидации разложившейся расовой инфраструктуры Римской империи. Когда сознание свободы остается в поле активности низших ценностей, то постепенно эта "свобода" становится обычным культом физиологической непосредственности жизни, возникающей в результате реконструкции расового пространства. Германские варвары восприняли чувство свободы, проникающее в их грубые души через раннехристианскую традицию, но эта свобода разрушила родовую патриархальную идиллию быта, не удовлетворявшей новым представлениям о моральных принципах, поверхностно усвоенных рабскими душами.

Что реально происходило в нравственном сознании русских в результате влияния западноевропейской цивилизации на русское государство и русские традиции? Реально, здесь происходит процесс инициации расового опыта, то есть генетическое и технологическое взаимопроникновение практически полярно противоположных расовых систем. Генетическая ассимиляция протекает в результате появления смешанных браков русского дворянства с западноевропейской аристократией, технологическая ассимиляция возникает как процесс усвоения военного, научного, государственно-политического и другого опыта Западной Европы. Заметим, что момент перехода культуры в стадию цивилизации всегда сопровождается утратой границы действия родового морального закона, когда последний перестает восприниматься как откровение. Уже у Канта появляются эти простейшие технологические задачи навыков рассудка в восприятии нравственного императива, которые достигаются как результат осознанного поведения в соответствие с некоторой интеллектуальной нормой поведения. Эта норма воспитывается в качестве абстрактных постановлений для всех, поскольку каждый индивид становится равноценной единицей осознаваемого общественного договора. В этом смысле, особенно следует подчеркнуть, что гражданская позиция западноевропейского поля цивилизации возникает и утверждается как естественное право. Однако между естественным правом в западноевропейской цивилизации и тем, что понимается под "естественным правом" в России, лежит огромная пропасть. В первом случае, речь идет об "остывании" собственного потока расового бессознательного, которое естественно переходит в устойчивые представления правового сознания, во втором случае, имеет место процесс разрушения патриархального расового инстинкта и утверждение вместо него психологии уголовника, фактически, трибализация нравов людей с параллельной их криминализацией. Таким образом, Россия постепенно становится колонией Запада, как Африка, Латинская Америка и другие мегаполисы.

В авангарде процесса колонизации России всегда выступал русский нигилизм, кардинально отличный от европейского нигилизма тем, что заботился об "униженных и оскобленных", тогда как последний, наоборот, стремился максимально обосновать права высшего человеческого типа. Можно сказать, что во Второй Мировой Войне столкнулись две позиции мирового нигилизма. Победа последнего, характеризует отрицание выродившейся расы на мировое господство инстинктом новой расовой системы, которая, правда, сама впоследствии распадается, поскольку начинается естественное разложение морали рабов в грубых душах варваров. Раб более не желает быть рабом, однако кем быть? - он также не знает. Национальные традиции утрачены, а вместе с ними утрачен и традиционный духовный опыт, поэтому постепенно власть сползает к принципам уголовной психологии, с которой начинался большевизм, имеющий свою предысторию в предшествующем распаде патриархальной русской общины.

Как могло произойти, что на одном конце распада патриархальной расовой системы существует наивная вера декабристов в "свободу", а на другом - нашествие большевистской орды, чья идеология присваивает декабристские идеи в качестве базовых начал истории "народовластия"? Чтобы понять процесс регресса патриархальной расовой системы, вероятно, необходимо признать, что патриархальный тип сознания не готов к эволюции ценностей в системе исторической цивилизации. Часть патриархального народа полностью деградирует, спиваясь и вырождаясь, но часть, осваивая новый технологический и государственно-политический опыт, дает начало новой расовой системе, где патриархальный расовый тип коммутатирует с системой мировой цивилизации. Однако в промежутке между утверждением новой расовой системы и старой, - всегда, вероятно, максимально активна деятельность quasi homo. Ясно, например, что Менделеев, Гоголь, Достоевский, Тургенев, Вавилов, Королев - это генерация новой расовой системы, которая является продуктом опыта инициации патриархальной образа жизни русского народа в западноевропейской исторической системе мирового разума. С другой стороны, Разин, Пугачев, Ленин, князь Меньшевиков и Ворошилов, - это, очевидно, та генерация агрессивной человеческой массы, которая понимает ценности цивилизации и мирового разума "по-своему", являясь интегрирующей силой активности quasi homo. Но в среде влияния в русской культуре западноевропейского стиля мы не находим собственных рациональных ценностей, поскольку научная метафизика никогда не была частью русской культуры, а религиозное богоискательство никак не относится к рациональному мировому опыту.

То, что в Советской России развились такие откровенно демагогочески-догматические учения как "научный коммунизм" и "исторический материализм", доказывает индифферентное отношение здесь интеллекта к моральному духовному опыту мировой истории. Практически везде на Планете, национальные интеллектуалы приняли ценности либо коммунизма, либо капитализма, способствуя разложению расового архетипа своего народа или нации. Здесь проявляется косвенное отношение интеллекта к сфере духовной реальности, где постепенно традиции переходят в навыки технологического опыта воспроизводства ритуала традиции, поскольку живого духа традиции уже не существует. Современной системой псевдо традиционного поля ценностей является английский либерализм, где рациональный эмпиризм полностью деградировал в сфере моральной психологии. Ярким примером этой деградации является реакция английской общественности на смерть принцессы Дианы, где в гипертрофированной форме выразилось моральное слабоумие общественного интеллекта, сочувствующего не столько смерти человека, сколько глубоко разочарованного по поводу смерти воплощения живой мечты мещанина, буржуа. Как мы видим, для раба мечта о богатстве и голубой крови, одновременно, составляет важнейшую психическую доминанту его нравственного сознания, которое развилось из психологии подражания жизни высшему свету. Во многом, то, что сейчас происходит в системе английского общества, происходило и в общественной инфраструктуре египетского государства, каким, вероятно, оно предстало перед римлянами эпохи Цезаря. Главный признак смерти живого духа традиции - это окостенение всякой элементарной бессознательной активности в области переживания духовного опыта, когда параллельно активизируется развитие банковской системы и новых технологий своего времени. Интеллект, следовательно, остается вместо разума, когда последний иссякает вместе с энергией расового духа.

Основным подходом в понимании чистого разума для нас является действие в бессознательной психической энергии человека инстинкта смерти. Кардинальное отличие этого инстинкта от других влечений состоит в том, что его нельзя отнести к биологической проекции бессознательной психики, но, одновременно, нельзя классифицировать и как действие чего-то неорганического, поскольку полагать, что ткани, кровеносные сосуды, клетки организма составляют своего рода механического робота-человека, - это, значит, отрицать наличие в человеке души. Вероятно, что подобное представление о человеке дало начало возникновению в ницшеанской эстетике мифа о сверхчеловеке. Правда, современный массовый человек все больше становится подобным механической машине, но, с другой стороны, человек ли это по отношению к опыту мировой истории? Течение инстинкта смерти по соматической инфраструктуре человеческого тела указывает на движение в нем метафизической энергии мирового разума, действующей в моральной организации сознания. В восприятии и ощущении происходит стыковка с действием интеллекта в области расовой психологии, где смысл жизни оценивается по отношению к полноте духовного опыта, преобразованного из инстинкта смерти. Подобный коммунитарный принцип существования расовой системы содержат практически все народы на Земле, от самых примитивных до высокоразвитых. Так, в движении этого единого потока мировых рас существует коммунитарная организация чистого разума, сущность которой состоит в движении потока отдельных воль людей в мировой воле мирового разума. Человеческая душа, следовательно, есть инициативное смешение инстинкта смерти и механической инфраструктуры тела, - представление, существующее практически во всех исторических религиях и философиях. Но в коллективном представлении о душе, идеальная ее часть сводилась к божественному началу. Какова в действительности эта идеальная часть души?

И научная метафизика, и, еще ранее, теология рассматривали под сверхчувственным предметом мышления - божественное, бога, субстанцию, которая существует вечно, на которое не действует разрушительное воздействие времени. Причем, начала аналитической системы этой метафизической интуиции следует рассматривать в аристотелевской энтелехии. Учение об энтелехия есть, вероятно, завершение онтологического опыта античной эстетики в понимании коммунитарной энергии инициации происхождения бытия из времени. Принципиальным здесь следует полагать сосредоточение в этой энергии онтологической концентрации мирового ума, который впоследствии получает у христианских теологов понимания акта божественной воли. Таким образом, онтологическая область бытия в энтелехии становится учением о свернутости и возможном потенциальном развитии новой расовой организации человека. Лейбниц возвращается к учению Аристотеля в субъективном представлении о монаде как онтологическом поле духовной энергии. В отличие от аристотелевской энтелехии, лейбницевская монада обладает механическим различением внутри себя на отдельные самодовлеющие духовные сферы реальности, то есть в данном случае принцип пассивной возможности возникновения бытия становится математически осознанным и, фактически, описываемым в системе математических символов.

Что происходит с человеком после смерти, то есть тогда, когда, как принято говорить, "тело испускает дух"? Поскольку человек в нашем понимании есть преобразование инстинкта смерти в духовную энергию, которая осуществляется в системе расовой психологии, то, вероятно, расовое сознание коллапсирует в точку, или неподвижность энергетического процесса расообразования. Возникает процесс стягивания всех биологических влечений в эту точку не смертного равновесия между множеством процессов жизнеобмена веществ материи и невидимой, но присутствующей рядом, энергией мирового разума, сущность которой отображает выброс инъекции инстинкта смерти за пределы связываемой живой материей активности. Эта скорбь, страдание от прикосновения к скрытой энергии разума мы находим на всем протяжении существования человечества и даже в среде высших видов животных. Поэтому древнейшее происхождение табу мертвецов соответствует сакральному пониманию границы между конечными целями человека в жизни и его бесконечной природой духа, отлетающего в момент смерти к общему полю единого расового пространства.

Менее всего в понимании пространства духа расы речь идет о чем-то мистическом. Однако не видеть пропасть между мусором целей массовой цивилизации и историей высших культур, может только слабоумный человек. Примитивные цели массового сознания, которые расцвели в массовой культуре, как проказа, в процессе расовой катастрофы, отображают множество преград и примитивных мистификаций, направленных на исключение из повседневного опыта человека переживания инстинкта смерти. Реклама, грубые массовые развлечения, разрушающие разум, направлены на то, чтобы подавить инстинкт смерти, растворив его во множестве социально адаптированных интересов, где индивид рассматривается как член некой большой мировой семьи, заботы которой, в основном, направлены на сохранение биологической популяции населения и разного рода мелкие проблемы интеллекта, связанные с научно-техническим прогрессом. Очевидно, что инъекции инстинкта смерти человека, когда массовая культура с утра до вечера подавляет процесс преобразования этого инстинкта в духовный опыт, расширяет поле своей активности, производя разрушительное воздействие глубин бессознательной психики. Ведь по существу, подлинное удовлетворение человек получает от духовного сознания причастности своего образа жизни высшему благу. При этом эстетическое наслаждение невозможно без бессознательного удовлетворения от процесса становления духовного опыта "я" через инъекции инстинкта смерти.

* * *

Представление относится к низшей области культуры, однако именно представление наиболее устойчиво в традиционной культуре. Поэтому слом устойчивых коллективных представлений происходит достаточно долго и мучительно. Чувства и рассудок стремятся всеми средствами доказать исключительность коллективных оснований реальности, но именно эти основания и подвергаются наибольшему разрушению со стороны действия глобального процесса расообразования. Разрушается, прежде всего, попытка ограничить действие разума известным. В этом смысле, христианская инквизиция, для которой разум есть часть библейского откровения, далеко не первый в истории социальный аппарат по уничтожению инакомыслия. В недавнем прошлом, в Советской России карательные органы НКВД и КГБ работали с инакомыслящими не менее жестко, чем орден иезуитов. То, что характеризует общее в существовании тайных союзов и современных спецслужб, - это возникновение кастовой организации, которая строится по принципу веры в безусловную ценность того мифа, который сформировал эту военно-политическую организацию. Очевидно, что раса возникает как военно-политическая организация в среде случайных целей людей, стягивая в поле своей активности нити государственно-политической жизни. Следует оговориться, что мы рассуждаем о первом этапе формирования новой исторической расы, а не о различных модификациях военных диктатур, образующихся в странах и государствах, где центр глобального расообразования давно уже не обладает активностью, например, в Ливии или Ираке. Археологические реликвии музея вавилонской культуры в Ираке, которые подверглись варварскому разрушению во время американских бомбардировок, указывают на географию перемещения начала возникновения исторических рас в долинах Месопотамии, в места, которые несколько тысячелетий назад были заселены разрозненными племенами дикарей-каннибалов.

Возвратимся к одному из центральных вопросов происхождения homo sapiens, а именно к проблеме оккупации большевистским режимом России в ХХ веке с точки зрения образования кастовых союзов. Нет сомнения в том, что центр мирового глобального расообразования протекал в последние века в Западной Европе. Здесь возник и утвердился миф о существовании разума, и, что самое главное, были разработаны средства для его утверждения в научно-техническом потенциале цивилизации. Но средства научно-технического прогресса, где до недавнего времени концентрировалась метафизическая интуиция, исчерпались в наше время. Конкуренция, которая составляет основной механизм активности многочисленных мировых кланов quasi homo, захваченных стремлением к наживе, в наше время окончательно разрушила нравственный оплот либерализма, - свободный индивидуализм, возникший в свое время как оппозиция к выродившейся аристократии. Международные тресты и корпорации уже не удовлетворяют элементарной ценности индивидуализма, поскольку низшая порода людей, против которой в свое время индивидуализм отстаивал свои ценности, проникла в его ряды, в том числе, в его святая святых, в научную среду, подчинив представления о разуме самым примитивным целям: карьере, накоплению капитала, культу грубых наслаждений.

Большевизм с самого начала своего появления был генетически чужд основополагающей гуманистической ценности, индивидуальной свободе. Разум есть реализация духа расы, тогда как нет никакого сомнения в том, что большевистские ценности имели явно выраженный антирасовый характер, особенно на первом этапе своего утверждения. С другой стороны, историческое время появления большевизма совпадает с процессом окончательного разложения расовых инстинктов западных европейцев. То, что в действительности придает интернациональный характер большевизму в России - это тоталитарное подчинение позиции интеллекта мнению большинства. Вероятно, что такого рода тоталитарный принцип действия интеллекта по отношению к элементарному опыту чувств и рациональной природе бытия не имеет аналогов в истории. Большевиками решительно были отвергнуты русские национальные принципы жизни, практически, уничтожены как расовые начала, а поскольку собственный опыт субъективного разума в русской культуре отсутствовал, то они не встретили серьезного сопротивления со стороны полностью деморализованного национального сознания.

В истории русского большевизма нас более всего поражает способность интеллекта принимать свершившиеся даже тогда, когда оно полностью лишено рационального содержания, то есть признавать положение дел таким, каким оно выражается не с точки зрения справедливости и нравственного закона, а с позиции естественного хода развития событий. Именно здесь проявляется та психология "естественности", которая кардинально отличает русский нигилизм от нигилизма европейского. Бердяев, выражая логической путь развития русской интеллигенции, утверждает: "революция в России свершилась", - мысль, следующая не духу истории, а признающая бессмысленные стихийные процессы за реальную историю. Здесь проявляется примитивный дух, когда субъект не выделен из общего потока явлений Вселенной. Этот род "субъективности", в пределах которой развился концептуальный принцип историографии в России, построен на понимании истории как некоторого набора действий людей, политические интересы и цели которых не обладают отчетливой целесообразностью субъективного рационального объяснения в пределах духовного опыта. Отсутствие этого элементарного рационального понимания происходящего определяется в достаточности эмпирических фактов событий: массы людей вышли на улицу в 1905 году, протестуя против действий правительства, декабристы собрались на Сенатской площади, требуя реформ государства, "следовательно", они были началом "революционных событий" России и так далее и тому подобное. "Причины" и "следствия" российской историографии построены на объяснении фактов без участия разума, а трактуются в соответствии с интересами случайных политических сил, которые стихийно захватывают власть в России и также стихийно в ней правят до очередного катаклизма. Однако есть принципиальные различия между ходом событий до 17-го года и позже. Династический принцип правления Романовых был основан на вполне понятном, с точки зрения патриархальной системы ценностей, договора, который характеризуется ценностями русского государства. Православие и самодержавие здесь являются той скрепляющей сословия силой, которая образует равновесие между требованиями русской национальной общины и ценностями других народов, постепенно включаемых в состав государства российского на основании их родовой веры. Именно родовая вера народов была гарантией существования и правовой базой российского государства. Что произошло после 17-го года? Произошла расовая катастрофа, то есть практически полный слом государственно-политического аппарата кочевой ордой интернационального характера. Почему речь идет об орде, а не о какой-то гражданской партии? Потому что действия, предпринятые большевиками против сословной элиты русского государства строились на принципиальном антирасовом геноциде, когда после двух десятилетий русская национальная элита была почти полностью уничтожена, зато была выстроена военная система орденов, вероятно, естественно возникающая в результате процесса расовых катастроф. Понять и оценить сущность большевизма как явление человеческой орды мешает традиция признания научно-технического прогресса высшей ценностью истории. Если же исключить эту составляющую, ставшей идеологической базой большевизма, то реальная последовательность событий выстраивается как катастрофический разрыв духовной составляющей жизни тысячелетнего опыта народа. Понять эту катастрофу, как мы видим, мешают ложные исторические концепции, доминирующие в России.

В современной историографии России, как известно, доминирует концепция "исторического переворота". Ее суть сводится к тому, что большевики являются не человеческим сбродом, присвоившим власть в результате естественного распада государственности, а людьми, совершившими переворот. Конечно, с позиции интеллекта, лишенного разума, так оно и есть. Эмпирический разум, в частности, признает подобные события за "революцию", примером чего может служить известная доброжелательная оценка Расселом личных качеств Ленина и идей большевизма. Однако мы исходим из ценностей существования высшего человеческого типа, для которого современная наука и техническое оснащение человечества есть не самоцель, а средства к выживанию, когда ценности позитивистской философии окончательно разрушают всякий исторический смысл существования человека. Вероятно, на каком-то генетическом уровне низший тип человека не способен воспринимать духовное как происходящее из инстинкта смерти, что было осознано уже Платоном в известном метафорическом понимании духовного происхождения разума (в мифе о пещере и особом свете идей). Именно поэтому и возникли такие институты как церковь, где страх смерти, этот примитивный животный инстинкт человека, переплавлялся в духовую традицию.

Особенностью метафизики глобального расообразования является объективность трансформации коллективного и индивидуального инстинкта смерти в духовную реальность. Инстинкт смерти, вообще говоря, переводит метафизическую объективность из традиционного противопоставления материи и духа, разрабатываемую в христианской теологии и научной метафизике Нового Времени, в опыт единства духовного и материального как неделимой инъекции в инициации расовым духом человеческой души. То, что эти инъекции существуют в бессознательном, что они периодичны, что их нельзя соотнести ни с одним эмпирическим видом реальности, и составляет сознание реальности самой человеческой души в ее совокупности движений психической энергии. Здесь формируется такой род объективности, который кардинально отличен от схоластической и научной метафизической мысли, прежде всего, многозначностью содержания мысли. Но если в античной философии эта многозначность образована эстетической направленностью политеистической мифологии сознания, то в философии феномена времени многозначность определена как переход механического субъективного мышления в поле объективных рациональных феноменов. Заметим, что подлинным духовным мышлением является только мышление мифологическое, - вопрос лишь в том, какой миф составляет базу для того или иного мышления: религиозный или научный (ибо наука по сути своей есть также вид мифологического мышления, построенного на определенных коллективных представлениях о процессах и связях бытия). Гуманистическое мышление, которое долгое время вело беспощадную борьбу с "мифологическим" религиозным мышлением, по сути своей заканчивает свое развитие новым мифом об абсолютной ценности научного знания, в результате чего монополия этого нового мифа вытеснила практически все иные подходы к пониманию сущности мышления.

Для нас, основополагающей базой мышления является миф о существовании разума. В отличие от научного метода доказательства существования разума, построенного на эмпирической достоверности той или иной систематической области знания, метод понимания разума в соответствии с его духовным происхождением определяется как поле сознания смерти. Кроме этого, математическая мысль остается для нас существенной в сфере рационального знания, поскольку наличие объекта чисто умозрительного содержания и есть, собственно, начальное поле разума, его сюръективная база явлений. Развивая эту связь существования рациональных объектов с математикой, полагается, что всякая область реальности действительна только тогда, когда ее можно подсчитать, то есть ограничить от какого-то другого поля множества объектов. Здесь мы не привносим какой-то оригинальности, полностью следуя за математической теорией множеств (например, множество песчинок на морском берегу, множество звезд во Вселенной, множество учеников в классе и тому подобное). В отношении поля сознания смерти полагается, что мировая цивилизация имеет множество мифов, объясняющих происхождение мира и человека, где наука есть одна из разновидностей этого объяснения, наиболее близкая к границе метафизических процессов. Но граница еще не есть сам предмет. С другой стороны, необходим метод, что проникнуть в периодические инъекции инстинкта смерти.

Предметом метафизики онтологии времени является исследование процессов психики в потоке бессознательных инъекций инстинкта смерти. В примитивной мысли, примером которой может быть советская и постсоветская социальная идеология, практически ничто не указывает на эти психические акты, не имеющие реальной адекватности в известном коллективном опыте, поскольку в 17-ом году здесь проистекла, разлившись, та мутно-агрессивная деятельность сюръективных граней разума, в которой производственно технократическая активность людей заглушила трагедию расового геноцида по отношению к русской нации и, в целом, элите народов Российского государства. Безусловно, современная ситуация в России иная, по крайней мере, в идеологическом плане, когда вопрос о национальной идее ставится в соответствии с пониманием предназначения человека в истории. Помимо негативных последствий проистечения большевистской орды в России, существует и положительный момент, содержание которого состоит в определенных последствиях тотального разрушения патриархального склада русской общины. Можно сказать, что впервые после большевистского нашествия в сознании субъективности открылись рубежи рациональной истории, правда, открылись со стороны морали рабов в качестве производственно технократической целесообразности существования человека и государства.

После проистечения жесткой расовой катастрофы, когда патриархальная община взрывается изнутри (например, русская община или ахейская община в Древней Греции), возникает процесс инициативного взаимопроникновения продуктов варварских общин (советский режим и дорийский режим в Древней Греции) с осколками общины патриархальной. Здесь интересно заметить, что из патриархальной общины, в основном, вычленяются военно-политические структуры, которые и становятся новым прообразом расовой системы взаимоотношений индивидов. Именно поэтому, несмотря на жесточайший террор по отношению к захваченному населению, наибольшей продуктивностью советский режим отличался именно в сталинский период. Это обусловлено тем, что я определяю как процесс формирования кастовых союзов, то есть очень жесткого подражания формирующейся социальной модели уходящим элементам старой расовой психологии на основании становления принципиально новой расовой энергии (возможно, здесь не лишние напомнить, что в один из наиболее мрачных годов террора 37-ой в Советской России вышло полное издание трудов Гегеля).

Таким образом, происхождение человеческого разума следует рассматривать как продукт трансформации человеческого инстинкта смерти в духовный опыт субъективного исторического сознания. Или, можно сказать, человеческий разум есть знание о процессе преобразования потоков психической энергии в бессмертный дух, где бессмертное образуется как возникновение новых связей рационального опыта. Историческое сознание, следовательно, является непосредственным продуктом трансформации инстинкта смерти в духовный опыт отдельного человека, группы людей, нации, расы. Этот принцип действует как гарантия морального договора, начиная от первобытных табу примитивных рас до принципа действия кантовского императива. Но процесс трансформации нельзя исследовать механически, поскольку он выражается как работа некоторого поля, где действуют те или иные массивы высших и низших побудительных мотивов психики. По механическому принципу построен только технический агрегат, тогда как объект живой материи является отображением некоторого поля комплексов различных граней разума во времени. В этом смысле, даже растительный процесс обладает рациональностью в ее низшей форме, то есть началом, серединой и концом своей жизнедеятельности на определенном интервале времени. Другое дело, что тип данной рациональности лишен субъективного опыта, выступая как чистая объективность органических явлений. Современная историческая наука формировалась в направленности на статические коллективные представления о разуме, тогда как разум исторический, являясь континуумом мирового духовного опыта, выражает динамическое поле непрерывного изменения представлений по преимуществу. Знание о природе материи как о действии физических полей, в которых субъект и объект теряют отчетливость механической связи явления, можно перенести и на поле действия исторической расы. В отличие от механического понимания расы, в котором доминируют биологические признаки различия рас, духовное поле расообразования характеризуется отдельными блоками сменяющих друг друга ценностей, переходящих в процессе отработки определенных граней разума в сюръективные массивы массовых представлений о реальности. Может быть наиболее ярким примером этого перехода расового поля духовного сознания реальности к массовой конечности представлений, может служить судьба египетской цивилизации, когда, снимая слой за слоем вековые предрассудки по отношению к ее подлинному духовному величию, современная история, параллельно с археологическими находками, находит здесь первый опыт высшего расового поля действительности. Трансформация расового духовного опыта египтян постепенно начинает ослабевать в момент появления у границ государства "народов моря" и, частично, вторжения гиксосов, то есть, вероятно, ослабление государственно-политического аппарата протекает параллельно исчерпанию ресурсов расы к самодовлеющему существованию, что заканчивается началом проникновения примитивных племен в политическую жизнь Древнего Египта. Эти примитивные племена воспринимают не расовый дух как таковой, а его механические достижения в науке (влияние знания египетских жрецов на начала возникновения научных представлений у греков) и в религии (формирование мировоззрения Моисея в среде египетской аристократии). Таким образом, механическое сознание есть сознание по преимуществу вырождающейся расы.

Страницы: 1 2 3 4 5 6 7